Купи коня!

Как только в интернете появилась информация о срочной ликвидации Вяземского конного завода, сотни людей со всей России объединились, чтобы спасти элитных лошадей. Почему распродали племенное стадо, поставив под угрозу исчезновение целой породы?

Елена Кудрявцева,

Москва — Вязьма — Москва

Коневозка — длинный белый фургон, поравнявшись с указателем "д. Черное", аккуратно сползает с идеально ровного Можайского шоссе. Как только машина показывается из-за сельпо "Сударушка", деревня оживает. Приезды коневозки в последние две недели стали для местных жителей сигналом к действию — привезли живые деньги, значит, можно вернуть хоть какую-то часть задержанной зарплаты. Но для этого лучше успеть перехватить "москвичей" — так здесь называют всех, кто приехал за лошадьми и готов платить деньги.

— Это вам в администрацию,— говорит тракторист Николай из Моздока, показывая на пострадавшее от времени и человеческой безалаберности двухэтажное здание с вывеской ООО "Вяземский конный завод".— За последними, значит, приехали. Остаемся мы и поросята.

Администрация завода в лице активной жизнерадостной Тамары Андреевны Орешенковой обитает на втором этаже. В тесном коридоре рядом с "лошадиными" постерами висит предупреждение: "Зло, излученное тобою, к тебе вернется!"

— Подняли шум на всю страну, лошадей тут как будто мучают! — с порога восклицает она.— Волочкова уже звонила, хотела коня покупать! А я говорю: нет уже лошадей, продали всех, ни одна у нас на мясо не пошла. В 1990-е, когда они тут помирали, по помойкам побирались и траву из-под снега доставали, никому дела не было. Сейчас пишут, что лошади у нас истощены, а когда вчера пытались погрузить Супермарту, она так брыкалась, что пришлось снотворное колоть. Конечно, лошади у нас неважно выглядят, но так ведь какое лето было! На куриц страшно было смотреть, сидели, ноги свесив от жары, что уж там про лошадей говорить!

В это время за соседним столом приезжие из московской конюшни "Норд-вест" оформляют справки на выкупленных лошадей. Официальных паспортов у животных нет, так что данные о масти, породе, кличке вписывают в справку. Юридической силы эти документы не имеют, поэтому на всякий случай бухгалтер предупреждает, что местные гаишники берут за провоз лошадей без документов 500 рублей.

Тракторист Николай показывает москвичам на пострадавшее от времени и безалаберности людей здание с вывеской ООО «Вяземский конный завод»: «За последними лошадьми, значит, приехали. Остаемся мы и поросята»

Тамара Андреевна Орешенкова работает в хозяйстве 30 лет, в основном трудилась в отделе кадров, а директором ее поставили полгода назад, так что лошадей, по собственному признанию, любит, но больше рабочих пород, на которых и пахать можно, и детей катать, а спортивных, строптивых — не понимает.

— У нас раньше в хозяйстве было большое стадо коров и лошадей. Молока продавали много, с этого зарплату платили, иногда лошадку продавали, жеребенка,— говорит Тамара Андреевна.— А полгода назад хозяин, частный предприниматель, решил коров вдруг продать. И когда остались одни кони — совсем нам тяжело стало. Лошади — они больше вложений требуют, а отдачи от них мало. Кому сейчас лошади нужны? К тому же хозяин продал всю технику — трактора, косилки... Как корма заготавливать? В итоге мы к зиме не заготовили ни грамма. А купить — денег нет. Тонна сена — 2,5 тыщи стоит, а они в день каждая по 12 кило съедает. А еще овес, овощи и фрукты... Поэтому и решили — срочно продать.

Закончив оформлять бумаги, приехавший на коневозке Михаил Шмаевич, директор московской конюшни "Норд-вест", бодро говорит: "Ну все, пошли спасать лошадок!"

Копытный переезд

Территория конезавода огорожена довольно условно. Тонкие перекрещенные жерди и железные ворота из прутьев напоминают вход в пионерлагерь. Перед одиноким домиком в два окна стоит кровать с ржавыми пружинами — это место медитации, как говорят местные, то есть место ожидания зарплаты. Судя по количеству разбросанных вокруг сигаретных пачек с надписью "Дукат", ждать приходилось долго. Несколько человек, бывшие работники завода, вяло переговариваются под дождем, прихлебывая чай.

Зарплата у рядового работника на ферме была не звездная — 2-3 тысячи рублей. Но и выбора с работой тут, признаться, особенно нет. Крошечное производство стеклопакетов, коровник и лошадиный завод — вот и все. Детский сад сгорел, амбары сгорели, склады сгорели, сгорело даже здание администрации, но его довольно быстро восстановили.

— Молодежь вся в Москве и Вязьме,— говорит Светлана, работавшая на конезаводе сторожем.— А нам что? Куда устроиться? Первая маршрутка мимо нас проходит в 9 часов, а везде работа с 8. Так что лошадей спасли, а про людей, как всегда, забыли.

Светлана ловко достает сигарету из пачки и наблюдает, как фургон приближается к дверям конюшни. В темных денниках вид у лошадей довольно несчастный: просвечивающие ребра, спутанные гривы и челки в колтунах.

— Это не первое такое место у нас в России и не последнее,— говорит Михаил Шмаевич из "Норд-веста", протягивая руку к вздрагивающим за решеткой лошадям,— процедура почти всегда одинакова. Когда приходишь выкупать лошадей, находящихся в плачевном состоянии, хозяева начинают шантажировать: или мы на мясо отправим, или давайте выкладывайте большие деньги. Правда, официально на мясо они их отправить не могут — нет паспорта, нет прививок, ни один колбасный завод не возьмет. Так что могут только цыганам отдать или другим подпольным любителям конины. Мы пару лет назад ездили в Саратов. Там держали очень старое стадо, крыли лошадей, а молодняк — 1,5-2 года — сдавали на мясо. Сказать, что это зверство,— ничего не сказать.

Анна Полякова — берейтор, она тренировала лошадей Вяземского завода последние несколько лет:

— Жалко, конечно, что никто не купил конезавод целиком, вместе с лошадьми,— говорит Анна.— Здесь все заточено под племенную конеферму, как еще можно использовать эти помещения, я не знаю. И где теперь искать русскую верховую? Хорошо, что большинство тех, кто приехал за лошадьми, оставляли свои телефоны. Леня, держи!

Гнедая кобыла Синтия вырывает повод и несется по коридору. Конюхи, широко расставив руки, создают живой щит, чтобы у лошади осталась одна дорога — на деревянный настил, ведущий в фургон. Но кобыла кидается вбок и почти вышибает дверь в подсобку.

— Иди, иди, там тебе будет лучше,— говорит Михаил Шмаевич. Общими усилиями лошадь заводят в один из семи отсеков коневозки и закрывают перегородку. Плотно, бок к боку, как книжки на полке, лошади поедут в новый дом.— Трех старых лошадок, в том числе слепого жеребца, мы отвезем в Приокско-Террасный заповедник. Остальные разойдутся в частные руки. Себе мы тоже двух берем — будем проводить ковбойские заезды.

— Что Анька, разбазарила добро? — беззлобно спрашивает тракторист Николай, обращаясь к Анне Поляковой, которая продолжает сверяться со списком: Азар, Березка, Свечка, Синтия...

За последние две недели в спешном порядке были распроданы 78 лошадей, большая часть из них — русской верховой породы. Их легко узнать по тонконогому силуэту, как будто вырезанному из черной бархатной бумаги. Исчезнув из поля зрения знатоков породы, русские верховые могут навсегда раствориться в массе полукровок. Впрочем, им к этому не привыкать.

Жертвы классовой борьбы

Русская верховая исчезала три раза. Каждый раз оставалось несколько голов, из которых, как птица феникс из пепла, поголовье возрождалось вновь. Вадим Алексеевич Парфенов, доцент кафедры коневодства Тимирязевской академии, долгие годы ее возглавлявший, легенда конноспортивного мира, который восстановил породу 30 лет назад. Всех лошадей он знает в лицо.

— Судьба у этой породы непростая,— вздыхает Вадим Алексеевич.— До революции, как и всякие верховые лошади, они поголовно попадали под седло офицеров, поэтому в мясорубке Гражданской войны почти все поголовье было истреблено.

В молодом советском государстве главным по лошадям был товарищ Буденный, которой к русской верховой испытывал классовую ненависть. Он сказал, что разводить нужно только настоящих пролетарских лошадей, например массивную донскую, на которой и в бой можно пойти, и поле перепахать, если срочно понадобится. Опомнились коневоды только в 30-е годы — решили возродить породу для офицеров. Основные заводы находились на Украине, а когда началась война, лошадей погрузили в вагоны, чтобы отправить в эвакуацию вглубь России. Но не успели — немцы отрезали путь.

— Эшелон развернули обратно, и больше о нем никто ничего не слышал,— говорит Вадим Алексеевич.— Ходили слухи, что его целиком отправили в Баварию, причем лучших жеребцов вывозили самолетами. Говорили, что на русской верховой любил выезжать Геринг... Но ничего подтвердить мы не можем. В этой истории был еще один замечательный факт: пять лошадей в это время находились в Москве — на Выставке достижений народного хозяйства. Это спасло породу.

Вернуть русских верховых к жизни вызвался энтузиаст своего дела Андрей Андреевич Соколов. Он уговорил чиновников из Минхоза дать ему лошадок в Свердловск, а остальных собирал по всей стране, тщательно отыскивая коней с признаками породы. В итоге через 10-15 лет на Урале было отличное поголовье. И как раз в этот момент пришел приказ завод расформировать. Соколов пытался защитить лошадей и после неудачи застрелился. Через несколько месяцев русских верховых раздали трем заводам, все три, не завозя к себе, пустили их на колбасу. Было провозглашено, что СССР станет лидером в разведении английских скакунов.

Деревня Черное

В 1978 году русскую верховую было решено возродить еще раз. На этот раз инициатором стал Вадим Алексеевич Парфенов. Собрав генофонд по крупицам со всей страны, лошадей в начале 1980-х начали разводить в Рязани и на базе учебного хозяйства Тимирязевской академии — в деревне Черное. Так неприметную к тому времени деревню тоже возродили из праха. В 80-м году газета "Сельская новь" дала небольшое объявление на последней странице, в котором значилось, что учхозу "Коробово" требуются люди, чтобы возрождать Нечерноземье и поднимать с колен Смоленщину.

— Вот мы и приехали возрождать,— говорит повар местной школы Анастасия Шляховская.— Мы с Украины, а основная масса — с Казахстана, Таджикистана, Кавказа. У нас тут местных, коренных и нет совсем, все мы — приезжие, временные.

Большая часть приехавших действительно получили квартиры — в 2-3-трехэтажных панельных домах в близлежащем Артемове. Власти обещали провести туда воду и газ. С тех пор прошло 30 лет.

— Зимой мне кажется, что мы живем в Сибири,— говорит приехавшая из Казахстана Людмила Иванова,— все засыпано снегом, возле каждого дома — огромная груда бревен, и над всем этим вьется сизый дым. Топить приходится постоянно, ни о каком ремонте речь не может идти — все мгновенно покрывается копотью. И это ХХI век, в 200 километрах от Москвы. Причем каждый новый депутат начинает свою программу с того, что обещает провести нам газ из соседнего поселка. А потом депутаты исчезают — может, их черная дыра какая утягивает?

Впрочем, до 91-го года учхоз "Коробово" был прибыльным — красивых перспективных лошадок по 15-20 тысяч покупали спортсмены и спортивные школы. А потом началась чехарда.

— Конный завод выкупил афганец с американским гражданством по фамилии Шализи — страшный авантюрист,— рассказывает Вадим Алексеевич.— Он стал привозить сюда всевозможных птиц, овец, коз, стал возить друзей, показывая, какой он хороший и богатый хозяин. Что ни день — устраивались пикники с охотой. В итоге он собрал с друзей взаймы солидную сумму да и сбежал в США.

Так табун русской верховой перешел во владение кредиторам, по слухам — кавказским предпринимателям, связанным с нефтью. Они тоже не знали, что делать с фермой, лошади голодали. Дело кончилось тем, что оставшийся без пригляда жеребец вышел на Минское шоссе, где с ним столкнулась иномарка, на которой ехал один из владельцев конезавода. Все погибли, и остальные соучредители решили в одночасье избавиться от завода. Так лошади перешли к нынешнему владельцу.

— В России коневодство превратилось исключительно в частное дело,— говорит профессор Парфенов,— а позволить себе покупку и содержание хотя бы нескольких лошадей могут, как правило, люди обеспеченные, но не очень профессиональные в коневодстве. В итоге мы не можем быть уверены в чистоте ни одной породы. В министерстве никто не курирует коневодство. Приходится самим ездить по хозяйствам и просто уговаривать, чтобы люди хоть как-то сохраняли чистоту породы. А то они покупают что хотят, наведут басурманщину разноплеменную...

Словом, лошадь в сегодняшней России — не средство передвижения, а давно уже роскошь. Десять голов от былой роскоши, оставшейся от Вяземского конезавода, удалось спасти более или менее профессиональным племенным хозяйствам — на Урале и в Подмосковье.

...К концу прошлой недели в администрации со стен сняли все медали и грамоты, рассказывающие о трудной жизни и славных победах вяземских лошадок на разных конкурсах. Теперь практически ничего не напоминает о том, что здесь жили представители аристократического рода русской верховой. Но лошади вроде как спасены.