Первый игровой фильм Годар снял в 1960 году, и он назывался "На последнем дыхании". Дыхание и вправду оказалось коротким. Перевернув мир с помощью еще двух-трех картин в начале 1960-х, едва не развалив Каннский фестиваль в 1968-м, франко-швейцарский революционер вот уже сорок лет снимает кино, которое до конца принимает (и делает вид, что стопроцентно понимает) только редеющая секта его апостолов. "Социализм" — не исключение. В оригинале он называется "Film socialisme", и это существенно. Годар вынужден напоминать: то, что он делает, все-таки является фильмом, хотя кино умерло, и с этим приходится мириться даже ему. Действие разворачивается на теплоходе, где собрана модель европейского общества. В свое время такую модель построил Федерико Феллини в великой картине "И корабль плывет", спустя годы этот же принцип использовал Мануэль де Оливейра в "Говорящем фильме". В отличие от них, Годар собирает на своем корабле не избранное общество belle epoque и не звезд современного бомонда, а довольно пеструю компанию в соответствии с эклектикой нового века: среди прочих — французский философ, американская певица (саму себя играет Патти Смит), московский милиционер, бывший чиновник ООН, посол Палестины и военный преступник.
Они едут по Средиземному морю дорогой аргонавтов и ведут разговоры о кризисе европейской цивилизации, холокосте и палестинском вопросе, о пользе и вреде гражданских свобод, о преимуществах немецкого Ренессанса над итальянским. Они читают Бальзака, цитируют Шекспира и Вальтера Беньямина. Маршрут ведет героев из Египта в Палестину, Грецию, Хайфу, Неаполь и Барселону. В какой-то момент Годар, словно забыв о корабле, увлекается историей брата и сестры, которые ждут на бензоколонке своих родителей чтобы предъявить им счет за туманное истолкование и неправильное использование таких понятий как свобода, равенство, братство. Можно предположить, что восьмидесятилетний Годар — один из трех живущих последних могикан "новой волны" — передает революционную эстафету своей бурной юности молодежи и студентам.
Существенное место в конструкции фильма занимает русская тема, хотя в русском социализме Годар разочаровался давно, предпочтя ему китайский. В фильме фигурирует парень в советской майке, дирижирующий фантомным оркестром, русский агент в исполнении Ольги Рязановой и загадочная девушка с лицом Полины Кутеповой. За кадром звучит Чехов, список легендарных городов-мифов пополняет Одесса с эйзенштейновской лестницей, а какие-то ключевые слова пишутся и звучат по-русски: "Р. Корсаков", "горячий снег", "Наполеон сжег Москву", "счастье" и даже "Александра Маринина", чье творчество высокомерный Годар удостаивает чего-то вроде обсуждения.
Приятно, конечно, думать, что французский гений считает Россию частью Европы. Хотя, подозреваю, ему, всегда находившему буквы чрезвычайно киногеничными, просто нравится, как выглядит в кадре кириллица, и социализм тут ни при чем. Можно воспринимать фильм и, следуя совету его автора, как симфонию в трех частях, просто слушая обрывки диалогов на разных языках, издевательски — через пять-десять слов — переведенных английскими субтитрами.
Годар демонстративно не приехал в Канн, сославшись в письме дирекции фестиваля на "проблемы греческого типа" (вероятно, кризис капитализма). Он прислал пленку, на которой запечатлелась полная и окончательная деконструкция того, что некогда называлось классическим кинематографом. Парадокс в том, что сакраментальный вопрос "Quo vadis, Europa?" звучит в фильме без особенного отчаянья, и в нем даже не так уж много иронии. Может, потому, что Годар, вслед за Феллини и Оливейрой, почувствовал себя человеком Средиземноморья. А это море и порожденная им культура никогда не кончаются.
В прокате с 21 октября