Премьера театр
В лионском центре современного искусства Subsistence сыграли премьеру "Гамлета" Давида Бобе. Во французском Шекспире РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ почувствовал привкус циркового искусства, равно как и в спектакле "Деготь и перья", показанном на Лионской биеннале (о ее завершении "Ъ" писал 4 октября).
В спектакле Матюрена Болза "Деготь и перья" занято пять актеров — и хитроумное оформление, которое можно назвать шестым исполнителем, потому что в его преображении, соединении с другими исполнителями и "отталкивании" от них заключен смысл спектакля. Подвешенная посредине сцены прямоугольная плита оказывается то грозящим придавить людей прессом, то долгожданной твердой землей под их ногами, то крышей, несущей под собой легкие бумажные стены, то опасным аттракционом, таящим в себе немало сюрпризов, а то и палубой корабля, мчащегося навстречу неведомой буре.
Конечно, люди проявляют чудеса сноровки, чтобы обуздать этот хитроумный театральный механизм. Сноровка тут требуется почти цирковая, ведь, в сущности, "Деготь и перья" — набор замысловатых акробатических номеров, и то, что постановщик был вдохновлен книгой Джона Стейнбека "Люди и мыши", мало что объяснит зрителю. Да зрителю и не до того: публика захвачена не сюжетом, но сюрпризами, ловкостью людей и превращениями пространства. И все-таки "Деготь и перья" — не просто демонстрация возможностей тела и набор остроумных и запоминающихся сценок. Как, например, та, в которой два человека пытаются играть зеркальное отражение друг друга, только один стоит на платформе, а второй висит под ней вниз головой, и все бы ничего, но вот когда речь заходит о законах всемирного тяготения, симметрия все-таки нарушается.
Спектакль Матюрена Болза, в сущности, о постоянном преодолении обстоятельств, из которых и состоит жизнь человека, о том, что наличие базовых законов, главный из которых — смерть, не отменяет необходимости вести поединок. Цирковые приемы лишь обостряют истину, делают ее не умозрительной, а наглядной. "Деготь и перья", типичный пример "акробатического танца", узаконенного лет двадцать назад, был включен в программу биеннале, вероятно, для того, чтобы лишний раз напомнить об относительности жанровых дефиниций. В дни Лионского танцфестиваля в здешнем центре современного искусства Subsistence премьеру "Гамлета" сыграли актеры компании "Риктус" под руководством одного из самых многообещающих молодых французских режиссеров — Давида Бобе, и в его версии шекспировской трагедии тоже не обошлось без акробатики.
То, что не обошлось без смерти, можно и не пояснять — "Гамлета" без нее быть не может. Но у Давида Бобе она первая встречает зрителей, еще до начала спектакля: на авансцене лежит торжественно обряженный для погребения труп короля, а чернокожий могильщик стряхивает с него пылинки и напевает какие-то странные мелодии, точно совершая одному ему ведомый ритуал. Действие этого "Гамлета" происходит в морге — вся сцена "одета" в черный кафель, а в стене обнаруживаются поблескивающие металлом выдвижные ящики, в которые загружают трупы умерших. В финале вся сцена оказывается заставленной столами с покойниками, и новый властитель Фортинбрас, которого Давид Бобе не только не вычеркнул, подобно многим, но дал зрителю внимательно выслушать и рассмотреть, испытывает от этого зрелища такое потрясение, что и сам он, кажется, долго не протянет в этом царстве смерти.
Принц Гамлет у Давида Бобе — тренированный акробат. Можно было бы сказать, что отчаяние, с которым он буквально взлетает по стоящему в углу сцены шесту вверх, слишком наглядно показывает ужас молодого человека от встречи с призраком отца — компьютерным лицом, складывающимся на экране словно из помех телевизионного эфира. Но на самом деле от ловкости Гамлета Пьера Картонне становится еще страшнее: ведь это тренированное тело предназначено жить в полную силу, но обречено погибнуть. Впрочем, до того как это произойдет, режиссер дарит зрителю несколько завораживающе красивых сцен — всю сцену заливает вода, и чем дальше к концу, тем фантастичнее становятся двоящиеся фигуры, тем дальше от реальности само пространство, тем призрачнее граница между "быть" и "не быть", они кажутся лишь отражениями друг друга.
Какой из лионских впечатлений урок для нас? Пожалуй, театр в России пока еще не может овладеть такой же свободой жанрового синтеза. Но уже в состоянии почувствовать вкус к ней и желание ею заразиться. Не случайно спектакль "Тангенс" до того у нас неведомого Матюрена Болза стал одним из главных открытий прошлогоднего Чеховского фестиваля, а "Деготь и перья" уже приглашен на следующий фестиваль. Давида Бобе, кажется, Москва тоже готова "взять в оборот": после успеха весенних гастролей его "Каннибалов" (специальный проект фестиваля NET в рамках года Франции в России) режиссер возвращается сюда уже в октябре, чтобы поработать над французской пьесой с актерами МХТ, а там уже недалеко и до полноценной постановки.