Конкурс кино
Завтра будут подведены итоги 58-го кинофестиваля в Сан-Себастьяне. По ощущениям АНДРЕЯ ПЛАХОВА, художественная фантазия конкурсантов уступает откровениям документальных кинолент, собранных в основной и параллельной программах.
Когда в фильме "Ешь, молись, люби" Райана Мерфи рядом появляются Джулия Робертс и Хавьер Бардем, а потом последний вручает первой приз "Доностия" за вклад в кино, к кураторам программы не возникает никаких вопросов. Глупо обсуждать качество этой мелодрамы (тем более представленной вне конкурса) о разведенке, которая открывает мир чувств и наслаждений. Фестиваль гонится за звездами, а тут в сачок попались сразу две, и обе — форменные обаяшки. Бардем к тому же — новый испанский конкистадор, покоривший Америку, символом которой и выступает Робертс.
Более смелый шаг — включение в конкурс длящегося четыре с лишним часа фильма Рауля Руиса "Лиссабонские мистерии". Это причудливая вязь любовных и авантюрных историй, частично разыгранных на экране, а частично рассказанных за кадром. Все они прямо либо косвенно завязаны на судьбу главного героя — воспитанника сиротского приюта, который ищет свою идентичность, потерянную в мире интриг и авантюр. Действие происходит в XIX веке, переносится из Португалии во Францию, Италию, Бразилию, герои фильма — аристократы, пираты, либертины и священнослужители. Рауль Руис, в свое время эмигрировавший из Чили, может с полным правом утверждать, что это кино и о нем тоже. Он давно стал культовой фигурой среди французских синефилов, но сегодня выкрик "Рауль!" перед каждым значительным пресс-показом в Канне носит скорее иронический характер — в память о выродившейся традиции. Последние картины Руиса были не слишком удачными, но "Лиссабонскими мистериями" он возвращается к своей лучшей форме, жертвуя характерными для него сюрреалистическими образами ради классической простоты. Это лучший образец свободно льющейся творческой фантазии, который мы увидели в Сан-Себастьяне.
А вот худший образец якобы импровизированной, на деле же уныло-рациональной драматургии — норвежский "Рождественский дом". Набор кое-как слепленных банальных анекдотов скандинавской провинции закольцовывается историей двух влюбленных — серба и албанки, которые не могут вернуться на родину в Косово, ибо стали врагами обеих сторон конфликта. На их счастье, местный доктор-прагматик, поначалу соблазнившийся высоким гонораром в Рождественскую ночь, принимает у женщины роды и под наплывом чувств дарит беженцам свою машину. Странно, что под этой конъюнктурной поделкой стоит подпись Бента Хамера, режиссера неплохих фильмов "Яйца" и "Фактотум". Задумаешься, что хуже — голливудская штамповка или вошедшая нынче в обиход политкорректная драматургия.
В другой фестивальной программе, "Новые пути non-fiction", представлены ранние неигровые работы главных режиссеров последних двух десятилетий — каннского победителя Апичатпонга Вирасетакула, Тома Андерсена, Спайка Ли и самого Ларса фон Триера. Плюс "Пляжи Аньес" Аньес Варда и "Блокада" Сергея Лозницы — единственный российский фильм--участник фестиваля. Плюс избранные ленты чистых документалистов, имевшие глобальный резонанс. Такие фильмы, как поэтический "Мой Виннипег" Гая Мэддина, открывают художественные пространства, получившие название docu-fantasy. Объединяет все эти ленты отсутствие актеров и сюжета в том примитивном смысле слова, который применим к фильмам "основного потока".
Точная и мощная подборка картин, демонстрирующих авторское образное начало, производит незапланированный эффект: стандартизированное по фестивальным лекалам игровое кино явно проигрывает. В России подобный эффект знаком, только неуклюже звучит принятый у нас термин "неигровое". Non-fiction отлично прижился в книжном деле, почему бы его не распространить и на кинематограф?