Русского "Букера" 1998 года получил роман "Чужие письма" Александра Морозова. Выбор жюри по-британски экстравагантен: престижная литературная премия досталась произведению, написанному 30 лет назад. С тех пор его автор ничего больше не написал и, скорее всего, уже не напишет.
Роман "Чужие письма" ("Знамя" #11, 1997) был написан Александром Морозовым в 1968 году. После неудачной попытки опубликовать его в "Новом мире" он оставил литературные занятия и работал редактором известной в 70-е годы серии научно-популярных книг "Эврика!", а также "Журнала Московской патриархии".
То обстоятельство, что Морозова никак не причислишь к действующим писателям и 54-летний лауреат едва ли снова возьмется за перо, вызвало раскол в жюри. Писатель Михаил Кураев и критик Евгений Сидоров, входившие в этом году в "пятерку", решавшую судьбу $12 тыс., на традиционном букеровском банкете не скрывали своего разочарования. "Я скажу об этом перед любыми телекамерами: я был против Морозова,— объяснял Сидоров.— Что он написал? Советского Макара Девушкина. Сколько босоножки в 68-м году стоили, я и сам отлично помню. Ведь ясно, что он ничего больше не напишет. А у Иры Полянской в романе есть свет, есть метафизика... Она будет писать". Аргументы бывшего ректора Литинститута, бывшего министра культуры России если и не выглядят неоспоримыми, то, по крайней мере, выражают точку зрения представителей литературных кругов.
В список финалистов Букеровской премии, так называемый шорт-лист, попали в этом году шесть авторов. Наибольшие шансы, согласно прогнозам, имел роман Ирины Полянской "Прохождение тени" — интеллигентно и ровно написанная "новомирская" проза о жизни студентки музыкального училища. Вторым номером ставили роман Алексея Слаповского "Анкета". Композиционной основой текста 41-летнего прозаика стала анкета, которую заполняет герой — скрупулезно и пространно. Дело портят из самой идеи следующая аморфность повествования и налет манерности, сказавшийся, например, в авторской дефиниции жанра: это, согласно подзаголовку, "тайнопись открытым текстом".
По части загадочной образности, впрочем, ничто не могло сравниться с книгой Виктора Сосноры "Дом дней". Строго говоря, это сборник извилистых стихотворений в прозе, откуда — при известном напряжении внимания и фантазии — можно вычитать биографию лирического героя. Доминанты — алкоголь, прекрасная Эстония, кипение авангардистского ума.
Колоссальный по объему роман Михаила Пророкова "БГА" (его публикация в журнале "Волга" продолжалась весь 1997 год) — текст не то что не букеровского, но вообще не премиального уровня. Его присутствие в шорт-листе (куда не вошли тексты таких авторов, как Нина Садур и Василий Аксенов) — курьез, обусловленный ностальгией кого-то из членов жюри по ушедшей филологической юности, о которой и написал Пророков.
Еще одно сочинение, попавшее в финал, "Не много ли для одной?" Александры Чистяковой, представляет собой литературную запись рассказа пожилой женщины о беспросветно тяжелой жизни. При безусловной силе воздействия этого текста как трагического документа в качестве реального претендента на премию Чистякову не рассматривал, кажется, никто — хотя бы потому, что неизвестно, какова доля авторства литературного обработчика Владимира Ширяева.
"Чужим письмам" было припасено местечко в середине этого списка. Но букеровское жюри умеет быть экстравагантным. Причем это, если вспомнить историю премии, черта обязательная, можно сказать, программная. И пошла она от "Букера" английского.
У Букеровской премии есть свой секрет, который, конечно же, никаким секретом не является и давно проанализирован. Он заключается в неукоснительном соблюдении простых, хорошо придуманных и прозрачных правил. Главное из них — ежегодная сменяемость жюри. В этом году судьями были, кроме Михаила Кураева и Евгения Сидорова, социолог и литературовед Борис Дубин, американская славистка Катерина Кларк и критик Андрей Зорин (председатель).
За тем, чтобы изменчивость гармонично сочеталась с постоянством, следит Букеровский комитет, с 1973 года возглавляемый сэром Майклом Кейном.
Финансирование берет на себя спонсор. В Англии это крупная пищевая компания Booker Plc, в России бремя спонсорства постепенно перекладывается на ликерно-водочного монстра UDV, производителя многих знаменитых напитков, в частности водки Smirnoff.
Booker Plc, кроме того, покупает авторские права на литературные произведения. Букеровскому литагентству принадлежат права на издание таких авторов, как Агата Кристи и Ян Флеминг. (Существует даже легенда, что идею премии выдвинул Флеминг.) В России до того, чтоб присуждение премии влекло за собой ощутимый коммерческий успех, еще далеко.
Безусловно, важнейшая цель, которую ставит перед собой Букеровская премия,— пробуждение интереса к литературе. Однако влияние коммерческого начала не стоит недооценивать. Спустя три дня после присуждения английского "Букера-98" Яну Макэвану за роман "Амстердам" я увидел эту книгу в газетном киоске большого европейского аэропорта. Стоила она под $30 и помещалась на специальной подставке у кассы — рядом с жевательной резинкой и зажигалками. И томик в твердой обложке покупали.
Что же это за книга? Иронично и просто написанная история секс-скандала с участием министра иностранных дел. Если сравнивать ее с романом Александра Морозова, то следует признать, что в аэропорту, конечно, уместна только английская книга. Иначе говоря, хотя свобода литературных суждений жюри и оберегается самым тщательным образом, коммерческая ценность текста — тоже критерий оценки.
В России связь между литературным престижем и читательским успехом пока что слаба, если не вообще отсутствует. Это, конечно, не результат чьей бы то ни было ошибки или недомыслия. Просто литература так долго была в России бюджетной отраслью, что повлияла на профессиональную психологию. Более того, критики, попадающие в Букеровские жюри, вольно или невольно поддерживают эту ситуацию гетто. Например, в прошлом году этот ревнивый герметизм проявился в оскорбительной для здравого смысла истории с романом Виктора Пелевина "Чапаев и Пустота". Судьи вычеркнули его из шорт-листа, сопроводив демарш угрюмым объяснением: это не литература.
В нынешнем году таких очевидных провалов не было. Хотя один из немногих, если не единственный, внятный текст о "новых русских", киносценарий "Москва" Владимира Сорокина, не прошел по жанровому признаку. На самом же деле киносценарий отстоит от романа в традиционном понимании не дальше, чем текст Александры Чистяковой.
Словом, литературная политика в русском "Букере" много заметнее, чем коммерция. Надо надеяться, что мало-помалу последняя потеснит первую — как оно, Бог даст, произойдет и в жизни.
Впрочем, и без того букеровский сюжет с его стильностью, четкостью, обязательными (а как же без них!) обидами и ненавязчивой английской режиссурой справедливо считается главным и самым приятным литературным событием года.
МИХАИЛ НОВИКОВ
--------------------------------------------------------
Букеровское жюри умеет быть экстравагантным. Более того, это его программная черта
Русский "Букер" — премия значительно менее коммерческая, чем "Букер" английский
--------------------------------------------------------
Александр Морозов: литературу не люблю, а изучаю
Как определить, где она — современная литература? В последнее время появились книги писателей, которые мы раньше пропустили, например: Ивана Шмелева, Ивана Ильина... Их надо читать. В силу того, что почтовые ящики сейчас не действуют, "толстых" журналов никто не выписывает, чтение текущих вещей происходит от случая к случаю. Скажем, никого из финалистов Букеровской премии я не читал. К тому же я ответственный секретарь правления Фонда славянской письменности и культуры. Здесь большой объем литературы на славянских языках приходится отслеживать.
Моими любимыми писателями были и остались Валентин Распутин, Василий Белов, Владимир Солоухин. Хотя я и не совпадаю с ними. С друзьями молодости — смогистами (СМОГ, "Самое молодое общество гениев", московская неподцензурная литературная группа 60-х годов.— Ъ) Володей Алейниковым, Юрой Кублановским — мы общаемся, поддерживаем связь. Лени Губанова уже нет... Но под той традицией уже подведена черта в 1968-1969 годах. Ее подвели "Привычное дело" Белова, "Москва--Петушки" Венедикта Ерофеева. Потом начался постмодернизм.
А вообще-то глаза разбегаются. Юрий Лощиц — прекрасный писатель; сербский поэт Зоран Костич — замечательный, но это надо по-сербски читать. Перечислить трудно. У меня филологическое образование, для меня чтение — это изучение. Нас учили так, чтобы мы не любили, а изучали литературу. Если ты профессионал — любви нет и не должно быть: чужие творческие зарницы дают отблеск и на тебя, а этого опасаешься. Нашел свою нишу, вот и разрабатывай ее.
--------------------------------------------------------
Младший брат русского "Букера"
В России ежегодно вручается "Малый Букер", учрежденный анонимным спонсором. Размер этой награды — $2500, и в 1998 году она присуждалась за лучшее произведение в мемуарном жанре. "Малого Букера" на этот раз решено поделить между Эммой Герштейн и Михаилом Безродным.
"Мемуары" 95-летней Эммы Герштейн посвящены главным образом годам дружбы с семьей Мандельштамов, выдержаны в строгой манере и обладают культурой письма, едва ли доступной поздним, советским поколениям литераторов. Некоторые главы абсолютно сенсационны и по экстравагантности выдвигаемых в них биографических гипотез, и по эмоциональному накалу.
"Конец цитаты" живущего теперь в Германии филолога Михаила Безродного — обаятельное собрание литературоведческих анекдотов и курьезов. В академической среде текст вызвал восторг: и филологи сочинять умеют! Объективно говоря, увенчание "Конца цитаты" — дань выходящему из моды жанру интеллектуальной non-fiction.