Люди: толпа и народ

Наследие

В издательстве Таллинского университета вышел из печати последний труд выдающегося мыслителя и ученого Юрия Лотмана "Непредсказуемые механизмы культуры"*, который готовился автором незадолго до кончины. "Огонек" публикует одну из глав этой книги

Юрий Лотман

Размышление о природе коллектива, человеческой массы, человеческого союза и их отношения к отдельной человеческой личности в том или ином варианте входят во все социально-философские теории. В большинстве своем они строятся на базе решения основной проблемы: возможно или невозможно слияние человека и массы, является ли такое слияние идеалом или трагедией. Человек и масса (толпа, народ — в этой системе синонимы) мыслятся как исходные точки любой социальной системы. Предполагается, что пространство между ними охватывает все, что дано человеку в области социальных структур. В этом пространстве располагается и романтическое сознание (вариант — декадентское или любое другое, включающее культ индивидуальности) с его гимном личности, и все варианты коллективизма, противопоставляющие апофеозу личности культ массы. Эта последняя рисуется как воплощенное единство однородных членов, "...рука миллионнопалая / Сжатая / В один/ громящий кулак" (Маяковский).

Разнообразные философские и художественные идеи на протяжении веков, казалось, исчерпали варианты конкретных интерпретаций этой антитезы. Однако один признак остается устойчивым инвариантом: множественное число для массы и единственное для личности. Антитеза единственного и множественного числа дополняется прекрасным противопоставлением первого лица третьему: ямы, яони, онмы.

Однако никакое реальное человеческое мы или они не состоит из геометрически, физиологически, психически (и так далее) одинаковых единиц. Коллектив — это всегда сложнейший синтез сходств и различий. Он одновременно и я, и они. Всякая утрата одного из полюсов его разрушает, превращая или в случайное соединение несвязанных и несвязуемых частиц, или в толпу, подавляющую "я" каждого человека. Тем не менее в определенных случаях та или иная тенденция может доминировать.

Возьмем предельный случай: павловская армия XVIII века. Этот тип коллектива в отдельных случаях искусственно приближается к идеалу полной унификации и взаимозаменяемости. Однако военно-бюрократический идеал вступает в противоречие с реальным разнообразием человеческого материала. Победа первого достигается лишь ценой жестокого насилия. В сущности, она невозможна, как всякая попытка вогнать жизнь в жесткую теоретическую норму. Если ценой насилия (известно правило, которого придерживался великий князь Константин Павлович относительно воспитания солдат: "Семерых забей, одного поставь") удавалось приблизиться к идеалу фрунта, то армия, созданная таким образом, теряла боеспособность. Она превращалась в самоцельную игрушку.

Как только дело доходило до реальных требований войны, фрунтоманию приходилось отбрасывать. Известно высказывание Александра I, проводившего в Париже в 1813 году парад победоносной армии: "Война испортила мне армию". Эта неприспособленная к войне и не для нее созданная армия действительно была "театром одного актера".

По этой же модели Павел I хотел построить всю жизнь своей империи. Приведем его слова, сказанные французскому дипломату, который оправдывал свое опоздание на развод тем, что беседовал с вельможами его величества: "Знайте, что при моем дворе высокопоставленным лицом можно назвать только того, с кем я говорю, и только в тот момент, когда я с ним разговариваю".

Однако эта утопия "героического деспотизма" в принципе могла существовать лишь в воображении ее создателя. В практической жизни она нереализуема, какие бы кровавые жертвы ей ни приносились. Ее пространство — сфера воображения.

Столь же принципиально нереализуем в жизни был романтический идеал возвышенного индивидуализма:

Он меж людьми ни раб, ни властелин,

И все, что чувствует, он чувствует один!

(Лермонтов)

Уединение всегда практически означает включение такой точки зрения, с которой некие реально существующие личности "как бы не существуют" — "не считаются".

Вообрази: я здесь одна,

Никто меня не понимает,

— пишет Татьяна Онегину. Мать, сестры, няня, соседи, слуги с ее романтической позиции "не считаются". Каждая социокультурная система создает свою иерархию подобных исключений. Вспомним слова Твардовского:

Города сдают солдаты,

Генералы их берут.

Всякая попытка осуществить на практике романтическую модель связана с переводом какой-либо группы реально существующих лиц в категорию "социально несуществующих". Такие понятия, как "личность" или "коллектив", определяются смыслом целостной структуры, в которую мы их включаем.

Представим себе некоторую массу людей, все члены которой, попадая в те или иные ситуации, ведут себя одинаково, автоматически извлекая единственную реакцию из своего набора возможных действий. Такая масса представляет собой стадо. Образование стада — один из вариантов человеческого поведения. Стадная организация возникает непроизвольно и стимулируется количеством участников. Образуя инерцию, она подавляет способность человека к выбору поведения. Однако совсем не всякое множество людей есть стадо.

Идеалом стадного поведения является единство значимых элементов: жеста, вопля, позы, представлений, вкусов, тактики на всех участников. Индивидуальное вытесняется в сферу незначимого. Такое поведение эффективно в тех случаях, когда требуется умножить индивидуальную силу во столько раз, сколько участников толпы. Это количественное возрастание силы, которое еще в XIII веке автор "Моления Даниила Заточника" выразил словами: "велик зверь, а главы не имеет".

Воплощением этого идеала силы является образ великана. Находясь в таком коллективе, человек еще подобен животному.

Подлинной революцией, превратившей стадо зверей в человеческое общество, явилось возникновение структуры, основанной на принципах изоморфизма части и целого между собой. Человеческая структура не сумма частей. В основе лежат два принципа. Один из них действительно базируется на единстве и сохраняет более раннюю форму коллектива. Однако он сочетается с принципиально иной организацией.

Изоморфизм целого и его частей означает, что любая из них в отдельности и все они вместе на определенных уровнях подобны. Изоморфизм — одна из основных математических идей, но он же — одно из базисных понятий человеческой культуры вообще. В частности, идея изоморфизма определяет отношение человека и Божества. Человек богоподобен, то есть лишь на некотором определенном уровне может быть уравнен с Богом. Это подобие позволяет человеку повыситься в идеале до Бога, а Бог в образе Богочеловека обрести человекоподобие.

Державинское "Я телом в прахе истлеваю / Умом громам повелеваю / Я червь — я бог!" утверждало богоподобие человека в его уме (не случайно современники заподозрили здесь влияние лютеранства).

Коллектив, созданный единством частей такого рода, и есть культура — то, что принципиально отделяет человека от животного.

* Книга "Непредсказуемые механизмы культуры" подготовлена на основе архивных материалов, хранящихся в Эстонском фонде семиотического наследия Таллинского университета. Это первый том серии Bibliotheca Lotmaniana, выпускаемой издательством Таллинского университета и посвященной творчеству Юрия Лотмана и его исследовательским интересам.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...