В российско-советской истории назначение чекиста на ключевой политический пост случалось трижды: Лаврентий Берия в 1953 году пересел в кресло первого зампреда Совмина, Юрий Андропов в 1982 году стал генеральным секретарем ЦК КПСС, и теперь вот бывший "особист" Николай Бордюжа возглавил администрацию президента России.
Наивному народонаселению стремительный взлет Бордюжи, всего год назад занимавшего не слишком значительный пост заместителя директора Федеральной пограничной службы, объяснили необходимостью борьбы с коррупцией и криминалом. Мол, генерал-пограничник, пользующийся авторитетом в среде "силовиков", сумеет в единый кулак собрать все силы.
Однако карьера генерала начиналась вовсе не в пограничных войсках. Николай Бордюжа вырос и получил достойное, следует полагать, воспитание в Управлении кадров КГБ СССР — он возглавлял там так называемый оргштатный отдел. А до этого служил в 3-м Главном управлении КГБ — военной контрразведке, главной функцией которой был контроль за состоянием умов и политической зрелостью армии. Кадровые военные "любили" "особистов" так же нежно, как и назначенцев из ЦК КПСС.
Кстати, из среды "особистов" вышел и новый заместитель нового руководителя администрации президента Владимир Макаров. В военной контрразведке, а потом в парткоме КГБ СССР сделал свою карьеру и нынешний руководитель аппарата Белого дома Юрий Зубаков.
Но если под "консолидацией власти" президент понимает назначение на ключевые посты "особистов" — спорить с этим никак нельзя. Тем более что интересны не столько новые назначенцы, сколько мотивы, побудившие президента выбрать именно такие кадры.
Ответ на вопрос, что двигало Ельциным, можно найти в истории генеральных секретарей ЦК КПСС. Она свидетельствует: как только генсеки начинали чувствовать свою слабость, как только рецепторы подавали им предупреждающий сигнал — товарищи по партии готовы кинуться и перегрызть глотку, так они тут же приближали тех, кто, как казалось, мог и готов предоставить информацию на потенциальных или реальных оппонентов и при этом не претендовать на самостоятельную роль в политике. Оперативная информация, полагали генсеки, позволит им защититься от возможных заговоров и переворотов.
Даже перестроечный Горбачев грешил страстью к таким оперативкам. Роспись со словами "ознакомился" стоит на сообщениях Владимира Крючкова о том, с кем, и как, и сколько раз проводил время на Гавайях генерал КГБ Олег Калугин. Ему же подавали записи "прослушки" сауны, в который парился с друзьями опальный Ельцин. Вероятно, для генсека также делались видеосъемки мероприятий и людей на даче Ельцина. Так что кому как не Ельцину знать цену такой информации.
Вера в то, что комитетчики, заглянув в замочную скважину, уберегут от больших бед, вероятно, в Кремле неизбывна. Но беда в том, что страсть к такой информации, всегда, естественно, собираемой с нарушением закона, ведет к сужению, а потом и отсечению других каналов информации. Информация становится однобокой. Ни влиять на нее, ни контролировать институты гражданского общества при таком порядке вещей не могут. Да и само гражданское общество в результате оказывается в роли неприятного и ненужного шума.
Оговорюсь: ничуть не хочу сравнивать Бордюжу или Зубакова с Крючковым или Семичастным. Не погоны на их плечах вызывают опасения.
Дело, прежде всего, в традициях. Ни демократов, ни служителей Фемиды, ни законопослушных чиновников в КГБ не воспитывали — это факт. Во-вторых, дело в способности контролировать людей, прошедших выше обозначенную школу. Есть большая и принципиальная разница в том, кто дает задание работникам спецслужб: когда политики — это одно, а когда чекисты сами себе — совсем другое. Результаты порой получаются прямо противоположные.
Как-то Сергей Ковалев сказал: "Мне казалось, что Ельцин все время пытался изжить в себе секретаря обкома". Дуализм и даже разорванность натуры Ельцина наложили отпечаток на всю постсоветскую историю России. Ельцину всегда хотелось остаться в истории первым демократическим президентом свободной России. Но, видимо, комплекс несостоявшегося генсека оказался сильнее.
Ельцин не любит коммунистов не потому, что их идеология или методы правления ему чужды. Он ненавидит их — отсюда столь сильные чувства — как людей с вполне конкретными именами и фамилиями, как личных оппонентов, которые в свое время его унизили. Так ненавидят бывшего друга, переспавшего между делом с любимой женщиной. Эта женщина для Ельцина — власть. И если на пути окажутся порожденные ею — даже вполне законные и желанные — дети, как-то: демократия, гражданское общество или право, то ими ради обладания властью можно будет и пренебречь.
Евгения Альбац