Свобода полуслова

Ровно 220 лет назад успешного чиновника и автора "Путешествия из Петербурга в Москву" Александра Радищева объявили "посягателем на устои" и приговорили сначала к смертной казни, а потом к ссылке в Сибирь. С течением времени стало ясно: стоит только начать гонения на "экстремистскую" литературу, как она тут же становится настоящим бестселлером

Михаил Биркин, Дмитрий Карцев

В сентябре 1790 года императрица Екатерина II подписала именной указ, в соответствии с которым директор петербургской таможни коллежский советник Александр Радищев признавался "виновным в преступлении присяги и должности подданного изданием книги... наполненной самыми вредными умствованиями, разрушающими покой общественный, умаляющими должное ко властям уважение, стремящимися к тому, чтобы произвести в народе негодование противу начальников и начальства и, наконец, оскорбительными и неистовыми изражениями противу сана и власти царской".

Столь гневной характеристики от государыни удостоилось "Путешествие из Петербурга в Москву", появившееся на столичных прилавках всего за четыре месяца до этого. Выйди это сочинение всего несколькими годами раньше, вполне возможно, оно пылилось бы на полках, так никем и не замеченное. Однако обстоятельства сложились по-другому: Радищеву они стоили нескольких лет заточения в Илимском остроге и принесли славу "первого русского революционера".

Заказ на гражданское общество

Старший сын богатого калужского помещика, наследник трех тысяч крепостных душ, Александр Радищев вырос и сформировался в годы, когда российская власть неожиданно обозначила заказ на гражданское общество. Именно это случилось после прихода в 1762 году к власти Екатерины II, сразу же обозначившей стремление к просвещенному правлению.

Правда, довольно быстро выяснилось, что само общество хочет быть гражданским куда меньше, чем правительство. История Уложенной комиссии, созванной из всех свободных сословий для создания нового прогрессивного свода законов, показала императрице, что ее подданных интересуют исключительно их локальные проблемы, а не дела общегосударственного масштаба. Поэтому следующие десятилетия Екатерина посвятила окультуриванию русского общества.

С этой целью правительство поощряло развитие в стране образования и создание некоммерческих организаций вроде "Вольного экономического общества", члены которых находились в постоянном интеллектуальном диалоге. Одновременно с этим в России распространялись сочинения европейских просветителей — только за первое десятилетие правления Екатерины количество изданных книг выросло в пять раз. Императрица тем временем лично занялась развитием свободной печати, начав издавать сатирический журнал "Всякая всячина", в котором "в улыбательном духе" обличались общественные пороки. Императрица была только рада полемике с ее собственными статьями на страницах журнала "Трутень", с конца 1760-х годов издававшегося масоном Николаем Новиковым. Острые споры ничуть не мешали императрице даже спонсировать конкурента.

Венцом екатерининской гласности стало издание в 1783 году указа, в соответствии с которым частные лица получили право на создание собственных типографий и издание литературы. Если раньше власть оставляла за собой монопольное право на просвещение, то теперь признала, что общество достаточно созрело для того, чтобы стать полноценным участником диалога.

Ответ не заставил себя долго ждать. Типографию открыл, в частности, тот же Новиков, журналы распространились по всей стране, вплоть до далекого Тобольска.

Спустя два года Екатерина II издала Жалованную грамоту дворянству. Императрица фактически подтвердила и расширила вольности, дарованные российской аристократии за 20 лет до этого ее мужем Петром III. Дворяне освобождались от обязательной государственной службы, по отношению к ним было строжайше запрещено применять телесные наказания. Жалованная грамота разрушила строгую общественную вертикаль, созданную еще Петром Великим, в которой ни одно сословие не было свободно от государства. "Первое непоротое поколение" должно было стать законодательно оформленной основой пресловутого гражданского общества.

Типичный сын либерального века

Родившийся в 1749 году, Радищев был типичным сыном этого либерального века. Когда ему исполнилось 17, он был избран в числе пяти юношей, на деньги казны отправившихся учиться в Лейпциг. Там он получил блестящее образование, прослушав лекции самых знаменитых немецких ученых того времени. От Лейпцига сравнительно недалеко до Парижа, и последние бестселлеры из тогдашней мировой столицы очень скоро жадно проглатывались молодыми русскими студентами.

Вернувшись на родину, Радищев вскоре получил заказ от того же Новикова на перевод "Рассказов о греческой истории" Мабли. Мало того, что сам автор откровенно идеализировал республиканские порядки Спарты, так еще и молодой переводчик снабдил сочинение комментариями весьма вольнолюбивого свойства. Так, например, Радищев прямо заявил, что "неправосудие государя дает народу, его судии, над ним право, какое дает ему закон над преступниками". В атмосфере екатерининской гласности смелое заявление Радищева, фактически поставившего под сомнение права монарха на самодержавную власть, осталось без последствий.

Тем временем в гору шла чиновничья карьера Радищева. Ненадолго оставив службу после женитьбы, он вскоре вернулся на работу в Коммерц-коллегию. За полтора десятилетия он дослужился до поста начальника столичной таможни.

Первое его крупное сочинение, "Житие Федора Васильевича Ушакова", вышло в 1789 году, когда восставшие парижане взяли Бастилию и открыли новую эпоху европейской истории. Это была интеллектуальная биография однокашника Радищева, в которой автор, начав с обличения пороков общества, закончил гневными тирадами против войн и деспотизма. Несмотря на явное вольтерьянство, книга не вызвала никакого недовольства со стороны власти предержащей, и вдохновленный таким приемом Радищев решился на издание главного труда своей жизни — "Путешествия из Петербурга в Москву".

Екатерина II. Итоги

Ничего особенного нового по сравнению с "Житием Ушакова" в "Путешествии" не сказано. Правда, абстрактные обвинения положены на конкретный российский материал: Радищев повествует о мучительном труде крепостных, бесчеловечной рекрутчине, сластолюбии порочных помещиков. И заодно говорит о том, что, если срочно не начать реформы, все может закончиться новой пугачевщиной.

Публикуя все это, успешный чиновник явно не учел "колебания генеральной линии", все более усиливавшиеся с распространением в Петербурге новостей о революционном Париже.

В первое время революция встречала в Петербурге горячую симпатию: "Санкт-Петербургские ведомости" опубликовали полный текст "Декларации прав человека", в столицах совершенно открыто продавались горы соответствующей литературы прямо из Парижа, революционные песни исполняли в Зимнем дворце в присутствии императрицы. Однако по мере нарастания народного движения настроение стареющей Екатерины стало меняться, и она начинала видеть во французских событиях угрозу для всего мирового порядка.

Любопытно, что о новых веяниях не знал не только Радищев, но и его цензоры. Пусть и не без определенных оговорок, но они все же допустили "Путешествие" к печати, посчитав, вероятно, что за эти месяцы на книжных прилавках появились сочинения и поопаснее.

До сих пор неизвестно, как "Путешествие" оказалось в руках у Екатерины, но после прочтения возмущению государыни не было предела. И это при том что о многих описанных Радищевым проблемах русской жизни сама Екатерина говорила в своем "Наказе" Уложенной комиссии еще в самом начале своего правления. Но поскольку именно их исправлению она и посвятила всю свою жизнь, императрице, видимо, больно было осознавать, что за 28 лет, прошедших с восшествия на престол, изменилось в России не так уж и много.

Признать этот факт стареющей императрице было куда сложнее, чем объяснить все происками коварного Запада, агентом влияния которого она и посчитала Радищева. Неслучайно на полях царского экземпляра, буквально испещренного пометками Екатерины, то и дело встречается одно и то же словосочетание — "французский яд".

Императрица не могла поверить в то, что у человека, столь нелестно отозвавшегося о ее империи, не было каких-то сугубо корыстных мотивов. Именно поэтому она твердо решила, что автор либо обойден по службе, либо ищет быстрой и дешевой писательской славы. Убежденность в мелочной корысти Радищева, впрочем, не помешала Екатерине квалифицировать его как опасного политического преступника.

Вступать, как некогда с Новиковым, в диалог она даже не собиралась. Буквально через четыре дня, после того как императрица открыла книгу, Радищев был арестован.

Революционер поневоле

На допросах ошарашенный чиновник, явно не ожидавший такого развития событий, пытался доказать, что не имел никакого злостного умысла, признавался, что действительно всего лишь хотел славы и умолял о милости. Однако Екатерина хотела преподать дерзкому писателю от чиновничества хороший урок, а заодно выяснить, насколько далеко распространилась революционная зараза. Неслучайно руководил допросами лично начальник тогдашней тайной полиции Степан Шешковский.

Радищева приговорили к смертной казни, однако императрица, называвшая его "бунтовщиком хуже Пугачева", все же смягчила приговор, заменив казнь ссылкой в Сибирь. Весь тираж "Путешествия из Петербурга в Москву" был конфискован и сожжен. Однако "посмертная" судьба книги оказалась буквально ошеломляющей.

Весть о ней в образованном обществе разнеслась со скоростью лесного пожара. "Путешествие" стало потрясающе популярно на черном рынке: некоторые особо рисковые торговцы делали состояния, продав всего несколько переписанных рукописей. На то, чтобы переписать одну такую рукопись, требовалось до четырех месяцев, а ее цена на черном рынке достигала 25 рублей — сумма по тем временам почти заоблачная.

Известно при этом, что многие покупатели, прочтя радищевский самиздат, чувствовали, мягко говоря, недоумение: а что, собственно, такого запретного сказал автор? Книготорговцев даже обвиняли в том, что они подсунули не ту рукопись.

Так или иначе, стараниями Екатерины слава "набата революции" прочно закрепилась за Радищевым.

Урок, преподанный ему императрицей руками сотрудников тайной полиции, Радищев усвоил по-своему. Вернувшись после кончины Екатерины из ссылки и получив впоследствии место в комиссии по составлению законов, он создал проект с красноречивым названием "Проект либерального уложения". За что руководитель комиссии обвинил Радищева в "прежнем пустословии" и пригрозил новой ссылкой в Сибирь.

Хорошо усвоила преподанный урок и русская либеральная интеллигенция. Придя к выводу, что власть не желает диалога, "первое непоротое поколение" начало искать иные способы добиться своих целей — 14 декабря 1825 года на Сенатскую площадь вышли молодые офицеры...

Официальная цензура разрешила книгу Радищева уже в следующем веке — в год Первой русской революции.