Конфликт околений

Порядковый номер завершившегося в Венеции кинофестиваля — 67 — напоминает о том, что он старейший в мире. Кризис, который переживает фестиваль теперь, далеко не первый — и, надо полагать, не последний.

АНДРЕЙ ПЛАХОВ

Фестиваль-стройка

Конфликт проявляется на всех уровнях, начиная с инфраструктуры. Венецианский фестиваль с давних времен обосновался на острове Лидо, для которого этого событие — главный источник профита. В течение одиннадцати дней здесь заполнены рестораны и магазины, отели и бары, пляжи и кинотеатры. Кончается фестиваль — и остров погружается в спячку, тем более что истекает курортный сезон.

Мостра (так называют свой фестиваль итальянцы) уже давно выглядит архаично. Фестивальный дворец, построенный в 1937 году по проекту архитектора-модерниста Луиджи Куальяты, был шикарен для своего времени, но никак не отвечает современным требованиям качества кинопроекции. Его главный зал — Sala Grande — маловат. Дворец плоско посажен на землю, и звезды не могут эффектно подняться по лестнице. Другие кинотеатры — Darsena и PalaBiennale — производят впечатление огромных летних ангаров, почти сараев. В этих условиях демонстрация фильмов с современных цифровых носителей становится проблемой.

В соседнем Дворце Казино, где расположены пресс-центр и зал пресс-конференций, катастрофически не остается места для рыночных структур. Отсутствие кинорынка — главный порок Венецианского фестиваля. Посетив по традиции его открытие и пробыв первые три-четыре дня, большинство акул кинобизнеса из Европы и Азии покидают Лидо и плывут через небесный океан в Торонто, где в это время открывается большой неконкурсный фестиваль, предоставляющий хороший шанс пробиться на американский рынок. Что касается крупных голливудских компаний, они все чаще вообще игнорируют старушку Венецию. Размещать здесь свои офисы дорого и непродуктивно, цены на отели и прочие услуги баснословные, а деловые результаты всей этой деятельности весьма скромны: Венеция — не лучшее место для купли-продажи фильмов. В этом году здесь было минимум наружной рекламы и на порядок меньше голливудских звезд и светской жизни, чем шесть лет назад, когда к руководству фестивалем пришел известный куратор Марко Мюллер.

Тот первый фестиваль, прошедший под его началом, запомнился организационным хаосом и в то же время наездом celebrities. Мюллер пригласил крупные американские фильмы, сумел убедить ведущие студии, что Венеция — отличная стартовая площадка для раскрутки голливудских хитов. Однако, заступив на свою должность в результате византийских перипетий итальянской политики, он не имел достаточно времени для того, чтобы взять в руки все нити организации фестиваля. Задержки сеансов на полтора-два часа стали почти правилом, и можно было увидеть Джонни Деппа на звездной дорожке глубокой ночью или Аль Пачино, с боем прорывающегося на показ собственной картины.

За истекшие с тех пор годы Мюллер в чем-то поборол итальянскую неорганизованность, но немецкого порядка все равно не навел. Плюс сказались последствия мирового кризиса: экономия теперь чувствуется буквально во всем. Даже служба секьюрити, усиленная было в обстановке террористических угроз, в этом году работала спустя рукава. Мюллеру не до этих мелочей. Еще несколько лет назад потребовавший возведения нового фестивального дворца в качестве условия своего пребывания на посту директора, он основные силы бросил на глобальную перестройку фестиваля. И в ней увяз.

Для старожилов венецианской Мостры знаковым стало закрытие на реконструкцию отеля Des Bains, памятника belle epoque, освященного именами Томаса Манна и Лукино Висконти. Раньше здесь проходили фестивальные приемы, жили члены жюри и звезды. После реконструкции исторический отель будет превращен в элитарный доходный дом или гостиницу для миллионеров, где не будет места для фестиваля. В первоначальном виде сохранится только исторический зал, в котором Висконти снимал "Смерть в Венеции".

Однако самое печальное зрелище представляет собой фестивальная зона на Лидо. Строительство нового дворца фестиваля (который обещали ввести в эксплуатацию в следующем году) приостановлено после того, как под землей были найдены токсичные асбестовые панели. Их удаление и экологическая чистка повысили бюджет строительства, между тем городские власти затеяли на другом конце острова проект элитного спа-комплекса с участием российских инвесторов. Это выгоднее: ведь фестивальный дворец будет использоваться лишь несколько дней в году. И вот теперь вместо архитектурного чуда в центре острова огромный котлован. Марко Мюллер (с самого начала предлагавший возводить дворец не на Лидо, а на другом берегу лагуны — в районе складов на острове святой Елены) разочарован и даже заявил о своем намерении не продлевать контракт, истекающий в 2011-м, и вернуться к кинопродюсированию.

Руководя фестивалем уже седьмой год, он уже поставил рекорд долгожительства, не характерного для Мостры, подверженной, как никакой другой большой фестиваль, экономическим и политическим турбуленциям. Они, в частности, привели к созданию альтернативного Римского кинофестиваля. Теперь поползли слухи о том, что два итальянских фестиваля надо объединить, поскольку государство не в состоянии финансировать два таких масштабных кинособытия. Объединенный фестиваль, согласно этому проекту, скорее всего, пройдет в Риме, где проще создать условия для привлечения кинобизнеса. Неужели это означает смерть Венеции — гранд-дамы фестивального движения?

Впрочем, слухи о ее кончине преувеличены, и присутствие на открытии фестиваля президента Италии Джорджо Наполитано было воспринято как знак поддержки. Венеция и в прошлом переживала кризисные ситуации, некоторые даже посерьезнее нынешней. В 1968 году фестиваль был закрыт по требованию протестующей молодежи как "фашистский" и "буржуазный". Несколько лет он вообще не проводился — но потом возродился опять.

Фестиваль-морг

С конца позапрошлого века в садах Джардини проводятся биеннале — выставки современного искусства и архитектуры. Именно в рамках биеннале в 1932 году впервые состоялся кинофестиваль. Несмотря даже на то, что первое десятилетие он находился под пятой фашистского режима, все равно за Венецией закрепился имидж обители чистого искусства, причем достаточно радикального. Марко Мюллер немало способствовал укреплению этой репутации, повышая планку художественных амбиций. Высокой она оказалась и в этом году: в программе были не только знатные имена, но и стоящие за ними выдающиеся фильмы. Мало того, за фильмами просматривалась определенная концепция: большинство было объединено одним критерием — эстетикой мертвого тела.

Тон задал показанный на открытии "Черный лебедь" Даррена Аронофски. Натали Портман играет скромную и добродетельную балерину Нью-Йоркского балета, претендующую на главную партию в "Лебедином озере". Но если образ Белого лебедя она доводит до технического совершенства, то Черный ей никак не удается, пока она не начинает разрушать себя, причем буквально, физически. На ее теле появляются кровавые расчесы в области лопаток, прорастают черные лебединые перья, а в финале она наносит себе смертельную рану. Двое из троих героев "Норвежского леса" (режиссер Чан Ань Хун, по роману Харуки Мураками), снедаемые сексуальными фрустрациями, добровольно уходят из жизни. Но эти фильмы-метафоры, показанные в начале фестиваля — еще цветочки по сравнению с другими, снятыми в стиле и технике некрореализма.

"Черная Венера" француза арабского происхождения Абделатифа Кешиша — история молодой уроженки Южной Африки Саартье Баартман которую вывозят в Европу в качестве героини дикарских шоу: водят голую на цепи, используют как порномодель в либертинских салонах. После того как несчастная кончает свои дни в борделе, ее тело попадает в руки расиствующих академиков. Его бальзамируют и выставляют в парижском музее естествознания в качестве экспоната, где оно находится вплоть до 1994 года, когда правительство Южной Африки вывозит его на родину для захоронения.

"Черная Венера" могла бы стать эмблемой нынешнего фестиваля, почти безраздельно посвященного мучениям человеческого тела — не только до, но и после смерти. Почти в каждой картине минимум один труп, во многих покойников укладывают штабелями. В чилийском фильме "Post mortem" (режиссер Пабло Ларрейн) события показаны глазами регистратора морга, который отвечает за описание трупов, фиксирует результаты аутопсий. В один прекрасный день (это был день пиночетовского переворота) сюда завозят горы мертвых тел. И сам герой, влюбленный в танцовщицу, но терпящий крах в отношениях с ней, тоже превращается в убийцу. Некрофилия власти, Эрос и Танатос, голод, убийства по политическим и личным мотивам стали главными темами фестиваля.

В полном платоновской мощи китайском "Котловане" (режиссер Ван Бин) "идеологических врагов" высылают в пустыню Гоби в трудовой лагерь, где они мрут от голода. Так, с каннибализмом, с горами трупов, лишь слегка присыпанных песком, строили социализм и закладывали фундамент нынешнего великого Китая.

В "Необходимом убийстве" Ежи Сколимовского ("Серебряный лев" за режиссуру) мирного афганца, по недоразумению захваченного и вывезенного американцами в Польшу, превращают в убийцу, вынуждают скитаться по лесам на тридцатиградусном морозе, так что играющий героя Винсент Галло заслужил Кубок Вольпи за лучшую мужскую роль хотя бы своими физическими страданиями. Он же поставил фильм "Обещания, писанные по воде", герой которого, потеряв возлюбленную, идет работать в похоронную контору.

Тема контакта со смертью и ее связи с эротикой была задана российскими "Овсянками" Алексея Федорченко (приз оператору Михаилу Кричману, приз ФИПРЕССИ и еще несколько неофициальных наград). В этом фильме директор бумажной фабрики вместе со своим сотрудником везет на берег реки тело умершей жены, чтобы предать его ритуальному сожжению, а потом растворить пепел в воде. Дело происходит в современной России, но фантастически преображенной: как будто бы здесь живут потомки языческих народов, сохранившие свои древние обычаи. На самом деле это метафора потерянного (а возможно, и никогда не существовавшего) мира, раздавленного катком индустриализации. И в то же время — лирическая поэма о любви и смерти.

На этом фоне и кондиционный "самурай-террор" Такаси Миикэ "13 убийц", и костюмный экшн "Детектив Ди и тайна призрачного пламени" Цуй Харка, и сатирическая комедия Франсуа Озона "Ваза" — отлично сделанные чисто жанровые фильмы — оказались отодвинуты на второй план. Кроме, пожалуй, испанской "Печальной баллады для маленькой трубы" Алекса де ла Иглесиа (спецприз жюри и приз за сценарий), тоже, к слову сказать, усеянной мертвыми и искалеченными телами.

Едва ли не единственным фильмом, где не было ни смертей, ни трупов, ни физических мучений, оказалась скромная мелодрама Софии Копполы "Где-то" об отношениях утомленного славой киноактера и его одиннадцатилетней, полузаброшенной дочери. И именно этот фильм получил "Золотого льва". Не только и не столько потому, что у главы жюри Квентина Тарантино был роман с Софией Копполой, и он даже мечтал, чтобы она родила ему ребенка. Но и потому, что чрезмерный радикализм "некрофильского кино" оттолкнул членов жюри и обратил их симпатии к кино "человеческому". Это характерно в сегодняшней ситуации кризиса кинематографа, когда интересы искусства и бизнеса, зрительского и радикально артхаусного кино столкнулись особенно конфликтно. Вручая приз Копполе, Тарантино прослезился: что ж, он, хоть и "бесславный ублюдок", тоже человек.