Французский кинорежиссер, умерший 12 сентября на 81-м году жизни, вошел в историю как автор первого фильма "новой волны".
В 1957 году Шаброль вложил наследство, полученное его женой ("Она была богата, я жил как жиголо"), в "Красавчика Сержа". Это был не первый французский фильм, снятый вне системы производства, но первый киноопыт критиков легендарного Cahiers du cinema. За Шабролем потянулись Жан-Люк Годар, Франсуа Трюффо, Эрик Ромер, Жак Риветт. Но в зрительском восприятии имя Шаброля вскоре как-то выпало из этого ряда. Тем более что сам Шаброль объявлял себя последним индивидуалистом, органически не способным всерьез участвовать ни в какой группировке.
Годар ревизовал саму грамматику кино — виртуозность мизансцен Шаброля не бросалась в глаза, он слыл рассказчиком историй в духе "французского качества" 1950-х, ненавистного "волне". Трюффо старался растрогать — Шаброль лишь в "Серже", истории туберкулезника, спасающего от алкоголизма друга детства, делал ставку на добрые чувства. Герои Ромера бесконечно рассуждали о своих чувствах — персонажи Шаброля действовали, повинуясь элементарным импульсам: ревности, похоти, алчности. Риветт видел мир как огромный заговор — Шаброль был уверен, что если заговор и существует, то это заговор глупцов и лицемеров, непобедимый, поскольку глупость непостижима, а лицемерие беспощадно.
Обжора, курильщик, любитель вина и ловелас, он казался образцовым буржуа, но только казался: "Я всю жизнь боялся быть буржуа, но (в 60 лет.— "Власть") заметил, что все-таки я не буржуа, поскольку, когда я обедаю с ними, понимаю, что не люблю то, что любят они,— деньги, награды". Больше всего он любил снимать кино, больше всего не любил тех, кто озабочен тем, как выглядит в чужих глазах. Слишком респектабельные люди были для Шаброля априори под подозрением. Как и любая религия, хотя по молодости он считался католическим критиком и режиссером: такой же парадокс, как и то, что искреннюю скорбь по поводу смерти Шаброля, хоть и вращавшегося в юности в правых кругах, но называвшего эпоху пронацистского режима Виши временем, когда на поверхность всплыло все ему ненавистное, выразил его однокашник по юрфаку Жан-Мари Ле Пен. Шаброль увлекал его за собой с лекций — смотреть нуары.
В фильмах Шаброля степенный семьянин ("Ландрю", 1963), как на работу, отправлялся убивать соблазненных им вдовушек. Образцовая дочь ("Виолетт Нозьер", 1978) тайно торговала собой и подсыпала яд родителям. Ревнивый страховой агент, приходя в "Неверной жене" (1969) убивать любовника жены, профессионально окидывал взглядом обстановку: на какую страховку потянула бы эта квартирка. Ошалевшие любовники из лучших семей провинциального городка в "Красной свадьбе" (1973) кувыркались на королевском ложе в ночном музее, а потом, поджав губы, возмущались "этой молодежью", которая только и способна на подобные бесчинства. Безупречно холодные в отношениях с прислугой буржуа обрекали себя на смерть от рук маргиналок в "Церемонии" (1995).
Случаи из уголовной хроники Шаброль превращал в фарсы. Но эти провинциальные кровавые комедии, переработанные его воображением, становились трагедиями. Новый Бальзак или новый Флобер — эти титулы Шаброль вполне заслужил: десятки его криминальных трагикомедий складываются в новую "Человеческую комедию".
Он говорил, что "никогда не боялся насмехаться над совсем несмешными вещами". Действительно, автор самых мрачных и циничных фильмов в послевоенной Франции, судя по интервью, был самым смешливым человеком на земле. Смеялся, когда три года назад его попросили высказать свое мнение о французской политике: "Забавно, но я еще в 1970 году хотел снять комедию "Диктатор-рогоносец" с Луи де Фюнесом... Но ведь Саркози не совсем диктатор". Смеялся над катарактой, которая чуть не отлучила его от кино, что для непрестанно работавшего Шаброля (70 фильмов за 60 лет) было равнозначно смерти: "Все мои любимые режиссеры были одноглазыми: Форд, Ланг, Уолш". Смеялся над своими творческими планами: "Я собираюсь экранизировать роман Сименона, который он никогда не написал и даже не собирался писать".
Но он, безусловно, был совершенно серьезен, когда, напившись по завершении "Мясника" (1969), сунул под нос сыну 500-франковую банкноту: "Все эти бабки — это кровь и пот, понюхай, как это омерзительно!"