Энергетика замечательных людей

"Александр Блок"

Вышедшая в серии "Жизнь замечательных людей" книга литературоведа Владимира Новикова об Александре Блоке не претендует на детальность, на фактографическую полноту; это попытка, как пишет сам автор, "сопряжения биографии и поэтики". Новизна тут не в самом подходе — личность Блока настолько центральна для его стихов, а его жизнь настолько сводится к его жизни как поэта, что иной задачи, кажется, не ставил себе ни один биограф Блока,— а в той концепции его жизни и творчества, которую развивает Владимир Новиков.

Ключевое понятие этой концепции — "энергетика". Оно годится для рассуждения и о жизни, и о стихах, и о чем угодно. "Энергетика" разъясняет как революционные порывы — Блок нес на демонстрации красный флаг, чтобы "заправиться эмоциональным топливом", так и мистические падения — "демонизм энергетически питает художественную практику"; как "погружения в бездну" — "такова энергетика таланта, ищущего в пороке не наслаждение, а выход за пределы обыденности", так и сдержанность Блока — "надо сохранить эмоциональные ресурсы для новых отношений с новыми людьми". Нет ничего, что нельзя было бы свести к накоплению и к трате энергии: смерть отца — это "огромное энергетическое вычитание", а некоторые страдания, наоборот, "накапливают необходимую энергию".

С помощью "энергетики" или без нее, но все в Блоке оказывается понятно и объяснимо. В книге Владимира Новикова Блок описан как типичная творческая личность, а для того, кто разбирается в устройстве таких личностей, никаких тайн в них нет. Например, почему Блок не уклонялся от страданий? Потому что "склонность к моральному мазохизму не чужда многим людям творческого склада; это еще одна краска в моральной палитре". А пил Блок почему? Вино, отвечает Владимир Новиков, одним творческим людям "дает иллюзию утешения, а в целом причиняет вред, другим же помогает развлечься и получить некоторое удовольствие; Блок, полагаем, принадлежит ко второй категории". Знание об устройстве творческих личностей помогает биографу оценивать и слова самого Блока. Процитировав его запись "Почем вы знаете, пишу я или нет? Я и сам это не всегда знаю", Владимир Новиков компетентно подтверждает: "Верно: сочинение стихов — процесс зачастую подсознательный".

Свой всеобъясняющий подход к Блоку Владимир Новиков противопоставляет линии советских блоковедов, которые навязывали Блоку революционность и замалчивали его визиты к проституткам, антисемитизм и венерические болезни. Но советские биографии отличались от книги Владимира Новикова не только идеологичностью и ханжеством. Они почти всегда сохраняли по отношению к Блоку тот благоговейный тон, который был взят еще его современниками: Блок представал в них как уникальная — трагическая и даже героическая — фигура, "человек в полном смысле слова"; события его внутренней жизни воспринимались как грандиозные катастрофы в том таинственном пространстве, о котором из стихов Блока и книг о нем советский читатель, может быть, впервые и узнавал.

В стихотворении "Незнакомка" Владимиру Новикову почему-то слышится "комфортно-доверительный" тон — относительно "Незнакомки" с ним согласится не всякий, зато к тону его книги это определение вполне подходит. Комфортно тут и автору, для которого нет ни загадок, ни тайн, и читателю, который сталкивается не с чем-то трагическим или таинственным, а с такими удобными понятиями, как "моральная палитра", "некоторое удовольствие" и, главное, "энергетика". Действительно, это вездесущее понятие не только соединяет все стороны жизни и творчества Блока, но и сближает Блока с современным читателем, которому оно знакомо гораздо лучше, чем слова, центральные для прежних биографий Блока,— "путь", "судьба", "вочеловечение". Об энергии и ее накоплении сегодня твердят и все специалисты по телу и духу, от диетологов до сексологов, и просто реклама любого товара. Некоторые фразы Владимира Новикова, например "опыт мистицизма был необходим для укрепления поэтической силы", кажется, даже и построены по образцу рекламных советов.

"Чарли Чаплин: история великого комика немого кино"

Книга 2008 года, автор которой, профессор психиатрии Вашингтонского университета, до этого отметился в начале 90-х годов небольшим исследованием о Сэмюэле Кольридже. Вейсман не одно десятилетие изучал жизнь Чарли Чаплина, однако получившееся исследование, что приятно, ничем не напоминает отчет психиатра. Рассказывая о ранних годах Чарли Чаплина (обо всем, что было после "Великого диктатора", Вейсман упоминает вскользь, явно не желая погружаться ни в политические взгляды его героя, ни тем более в его отношения с женщинами), автор старается обойтись без Фрейда. Он так и пишет, что, мол, не его дело выискивать в чаплинских работах детские травмы, а его дело понять, откуда появился Чаплин и его фильмы.

У хорошей биографии должно быть три составляющих: время, человек, профессия. Все три есть у Вейсмана. Пусть в его изложении ранние годы Чаплина с их беспризорничеством, голодом, несколькими месяцами в приюте оказываются по-диккенсовски сентиментальными. Но именно сентиментальность, по мнению Вейсмана, делает чаплинские фильмы общечеловеческими. Он — человек из толпы, сохранивший память и о счастливых ранних годах, проведенных с матерью, и о несчастливых, когда мать заболела и попала в больницу, а маленький Чарли с братом были вынуждены заботиться о себе сами. Вейсман вместе со своим героем собирает образ всеобщего утешителя. Он приходит со сцены мюзик-холла, уважительно заимствуя черты у комиков прошлого: и слишком большие ботинки, и тросточку, и смешную походку, и костюм денди на нищем бродяге. Из всего этого — примет времени, биографии и профессии мюзик-холльного артиста — на страницах этой книги буквально рождается Чаплин, и переживать это рождение невероятно увлекательно.

"Правдолюбцы"

В оригинале роман Зои Хеллер называется "The Believers". На русский это название вполне можно было бы перевести как "Фанатики". Это типичный роман идей, у каждого из героев которого вместо характера — убеждения. Что, сразу можно сказать, не придает им обаяния. Но и в предыдущем романе Хеллер, на русский переводившемся как "Хроника одного скандала", о школьном романе ученика с учительницей, симпатичных героев тоже было еще поискать. Выставляя на свет самые неприглядные черты персонажей, Хеллер сводит свои романы к разоблачению человеческой ничтожности. Не самый чистый ход, но, очевидно, именно таким и представляется публике интеллектуальный роман: "Хроника одного скандала" вошла в шорт-лист британского "Букера", а вышедших в 2008 году "Правдолюбцев" встретил хвалебный хор критики с обоих берегов Атлантики.

Главный герой, адвокат Джоэл Литвинов, на протяжении практически всего романа находится в коме. Убежденный левак и борец за права угнетенных — инсульт его настигает прямо на суде, во время защиты обвиненного в террористической деятельности араба,— в 70-х он привез себе из Лондона молодую жену, которая, за неимением собственных занятий, превратилась в его фанатичную тень. С детьми тоже проблемы — приемный сын-наркоман и две фригидные дочери, одна из которых страдает от ожирения и замужем за профсоюзным активистом, другая мучительно переходит из социализма в иудаизм.

Роман Хеллер бьет по вполне определенной прослойке европейских леваков, и причина его успеха прежде всего в том, что и в Америке, и в Европе таких людей довольно много. Но в русском переводе этот пафос теряется, и роман из интеллектуального превращается в обыкновенный женский, одна из героинь которого положила жизнь на мужа, другая — на бога, а третьей, несмотря на то что весит она как пять Бриджит Джонс, удается романтическое спасение из социалистического ада с толстым, но влюбленным египтянином.