Премьера кино
"Американец" — второй фильм голландского фотографа Антона Корбайна, эффектно дебютировавшего в кинорежиссуре с фильмом "Контроль", байопиком о фронтмене группы Joy Division Яне Кертисе. Уже этот, крайне высокохудожественный фильм, вызывал легкое подозрение, что Антон Корбайн принадлежит к тем фотографам, которые не любят, когда люди моргают и вообще шевелятся. После "Американца" сомнений в этом у ЛИДИИ МАСЛОВОЙ не осталось.
Первая человеческая фраза, которая раздается в "Американце": "Какая тут все-таки красота!" — и ее можно считать эпиграфом ко всему фильму, точно формулирующим, ради чего он, собственно, сделан. Прежде всего это красота Джорджа Клуни, героя которого — умеющего собирать из автомобильных запчастей огнестрельное оружие и из него стрелять — Антон Корбайн превращает в американца из английского джентльмена, каким он был в романе Мартина Бута "Очень скрытный джентльмен", лежащем в основе сценария. При этом изменившаяся национальная принадлежность героя демонстративно выносится в заглавие с таким намеком, как будто автор собирается на примере одного человеческого экземпляра сообщить что-то принципиальное об американцах вообще. Как бы не так: в фильме только одно тонкое замечание насчет американского менталитета ("вы думаете, что можете избежать истории, и живете настоящим"), которое отпускает один мудрый святой отец (Паоло Боначелли), когда герой попадает после неприятной перестрелки из заснеженной Швеции в итальянскую провинцию, напоминающую опереточные декорации.
Довольно опрометчиво — для человека, за которым охотятся какие-то вооруженные темные личности,— герой решает, что, если выпить с местным падре немного мягкого французского бренди, вреда от этого никому не будет. Равно как и от посещения публичного дома, где герой заводит постоянную девушку (Виоланте Плачидо), предлагает ей быть с ним такой, какая она есть, а не притворяться, один раз даже ведет ее в ресторан, а потом обнаруживает у нее в сумочке пистолет и слегка призадумывается. Все эти ненужные герою и чреватые смутными неприятностями (которые до самого конца так и не конкретизируются), но чем-то соблазнительные для него человеческие контакты в "Американце" показаны не как живые, развивающиеся и меняющиеся отношения, а как набор статичных мизансцен. Даже в вылизанном и выверенном до миллиметра "Контроле" иногда возникало какое-то движение, но Антон Корбайн все более успешно с ним борется. Единственное, что пока еще ему не удается в этом плане,— снять сексуальную сцену в полной неподвижности, но думается, в следующем фильме он возьмет и эту высоту.
Среди композиционно приятных обездвиженных кадров, из которых составлены как первый, так и второй фильмы Антона Корбайна, в начале "Американца" попадается, например, такой: герой Джорджа Клуни дожидается своего таинственного (а в этом фильме все ужасно таинственные) диспетчера и смотрит на улицу сквозь витрину кафе, на которой выставлены живописные кондитерские изделия,— вот этим, в сущности, и занимается всю дорогу режиссер: изысканно сервирует, подает Джорджа Клуни — словно это не человек, а какой-то вишневый штрудель. Герой тем временем мастерит на заказ для одной приятной длинноногой женщины (Текла Рьютен) специальную винтовку, которая обладала бы огневой мощью пулемета, но была бы бесшумной и помещалась в косметичку, а также заливает ртуть в разрывные патроны. Зрителю же занять себя почти нечем, и очень скоро он от скуки начинает заниматься разными глупостями: следить, насколько безупречно цвет одежды героя подобран под цвет телефонной будки, или задаваться вопросом, почему героиня, выехав со своим любовником на природу и оказавшись на безлюдном берегу лесного озера, лезет купаться в трусах? Боится простудиться в холодной воде или стесняется? Но стесняться вроде поздновато, потому что без трусов все ее уже видели, когда она обслуживала американца по месту своей работы. Возможно, полупрозрачные трусы напялены на фотогеничную попу Виоланте Плачидо из тех же художественных понтов, из которых в деревенской харчевне по телевизору идет Серджо Леоне. Хотя для полной гармонии со всей этой кондитерской красотищей и с выдающейся пошлости финалом, наверное, из итальянцев больше подошел бы Антониони, а то и Висконти, ну и что-нибудь из оперной классики на закуску.