Фонд развития Политехнического музея в Москве объявил международный конкурс на создание концепции музея. Хотя событие кажется рядовым, на самом деле оно революционно. Это первый конкурс не на архитектурную концепцию, а на идею музея.
Участники должны придумать, каким будет Политехнический музей, кому он адресован, в чем его миссия, что делать с коллекцией, чем ее дополнять. Соответственно, к участию в конкурсе приглашены международные компании, специализирующиеся на интеллектуальном проектировании музеев. Их четыре. Все компании — мировые бренды. На счету Ralf Appelbaum Associates (США) американский музей первой мировой войны (2007) и американский музей естественной истории, Лондонский музей транспорта (2007) и т. д. Это компания очень основательная, чтобы не сказать тяжеловесная, склонная к использованию проверенных и респектабельных решений. Event Communications — замечательная лондонская компания, создавшая уникальные музеи 2000-х годов — центр "Магна" в Роттерхэме, Королевский институт Великобритании в Лондоне (центр Фарадея), Музей социальной истории Бристоля. Эти люди, в отличие от Appelbaum, сами изобретатели новых жанров и типов музейной экспозиции, помимо научной въедливости стоит отметить такое неожиданное качество их музеев, как известную иронию интонации — это очень британская фирма. Канадская Lord Cultural Resources отчасти близка по профилю к Ralf Appelbaum — это тоже большое бюро, филиалы которого располагаются в десятке стран — музей Гуггенхайма в Бильбао, помимо него они спроектировали еще десятки музеев. Наконец, испанцы из CosmoCaixa — строго говоря, не музейные проектировщики, на их счету только один музей, "Космо-Кайша" в Барселоне (2004), но это на сегодня самый новый и модный политехнический музей в мире.
Революция, однако, не в самом приглашении этих компаний к участию в конкурсе. Две из них уже работают в России — Lord подключились к проектированию экспозиции Пушкинского музея, а Ralf Appelbaum участвует в долгом проекте создания еврейского музея в "Гараже", в котором сейчас расположен центр искусств. Так что самим их присутствием нас не удивишь. Вопрос в том, в какой момент они приглашены. Конкурс на концепцию объявлен до начала проектирования. Это не просто необычно. Это чудо.
Я бы назвал две главные проблемы реконструкции Политехнического музея. Одна русская, вторая — мировая. Русская заключается в том, что президент Медведев уже сформулировал, каким должен быть Политехнический музей. 22 апреля 2010 года он сказал ИТАР-ТАСС следующее: "Ко мне приходили наши граждане, бизнесмены, предлагали воссоздать Политехнический музей. Если на базе Политехнического музея можно создать музей науки — давайте это сделаем, там немалые деньги собираются вложить. Я сказал: конечно, давайте, это хорошее дело и музей хороший. Но он старинный, там висят большие модели, модели кораблей, это тоже, конечно, нужно, но больше этим никого не удивишь, молодежь это не прикалывает, как говорится". В современном музее науки, по мнению Медведева, должны быть "большие виртуальные конструкции, которые реально поражают воображение и которые на самом деле пробуждают и мысль, и желание заниматься наукой".
Это развернутое видение музея, и я бы сказал, видение несколько тревожное. Дело в том, что музей науки (science center в западном варианте) — это не политехнический музей. Это развлекательный центр с познавательными аттракционами. Наш Политехнический — это музей истории техники, музей с богатейшей коллекцией. Как совместить одно с другим — неясно. При буквальном исполнении пожеланий президента коллекцию придется как-то отменить, а не исполнить это пожелание тоже диковато, у нас так много поручений президента, которые не исполняются, что уж в Политехническом-то можно постараться.
Мировая проблема заключается в том, что мы находимся на перепутье. В конце 80-х, сначала под влиянием игральных автоматов, потом компьютеров в музей пришла интерактивность. Собственно, к ней и устремлен в своих пожеланиях Дмитрий Медведев, но дело в том, что сегодня эта эпоха заканчивается. Не то чтобы эксперимент признан неудачным, но он всем надоел. В музей, где можно устроить туман, зажечь лампочку или пустить волну, ходят только дети, и это бы ладно, но они не ходят туда два раза.
Аттракционы надоедают, посещаемость падает, а новой парадигмы музея науки и техники еще не придумано. Как создать из Политехнического музей мирового уровня, таким образом, неясно даже концептуально. К этому следует добавить нашу специфику. Я думаю, она заключается в том, что мы спесивы, ленивы и воруем. Это доказывает опыт построения всех культурных институций в 2000-е годы.
Спесивы, поскольку никогда не признаем, что не знаем, чего хотим сделать. Покамест никто — ни маэстро Гергиев, ни Ирина Антонова, ни спортсмены в Сочи, ни инноваторы в Сколково — не давали себе труда осознать, что они не знают, каким должен быть их театр, музей или спортивный центр. Напротив, на этапе, когда проект заявляется, все демонстрируют чрезвычайную самоуверенность — уж кто-кто, а мы-то точно знаем, что нам нужно. У нас даже не предусмотрены расходы на эту работу — мы все знаем с самого начала.
Ленивы, поскольку, когда проект переходит в стадию исполнения и заказчик обнаруживает всю меру собственной некомпетентности, никто не пытается исправить положение и все же исследовать вопрос. Написать грамотное техзадание, которое бы объективировало пожелания. Причем любые предложения помощи здесь воспринимаются как деструктивная работа по подрыву авторитета — во главе культурных институций у нас стоят харизматики, и они очень болезненно переживают такие вещи. В результате те техзадания на конкурсы, которые мы принимаем, в содержательной части представляют собой продукты курам на смех. Техзадание на конкурс на реконструкцию Пушкинского музея (выиграл Фостер) составляло две страницы. Техзадание на реконструкцию Британского музея, которую лорд Фостер осуществлял в конце 1990-х, составляло три тома документации.
Ну а вороваты мы по природе, но уж когда проект начинается, а техзадание постоянно плывет, можно все время все менять и, стало быть, менять бюджет, это открывает волшебные перспективы для воровства. И даже идеалисты, поняв, что строится непонятно что, опускают руки и решают: ладно, все равно все летит не пойми куда, так хоть поворуем.
Фонд развития Политехнического музея создан "Роснано", и фактически инициатором конкурса является Анатолий Чубайс. Я понимаю, это диковато, что у нас за все про все один Чубайс, но вот поди ж ты. Чего из этого получится дальше, пока не вполне ясно. Ход неординарен. В Европе и Америке вообще-то национальные музеи так не делают — там, разумеется, пишут техзадания, но музеи сами формируют экспертные группы, сами создают концепции, а фирмы по музейному проектированию привлекаются для аудита и доведения концепций до уровня техзадания. Что касается национальных музеев, то такая практика характерна для Азии — так действует Китай, Сингапур, Корея — теперь и мы. Они не верят своим экспертам, зовут западные компании и запускают механизм конкуренции для страховки от халтуры.
Специфика такого подхода заключается в том, что такие музеи не только создаются на принципах аутсорсинга, но потом и управляются соответствующим образом. В нашем случае это означает, что в команде нового директора музея Бориса Салтыкова должна будет, как в матрешке, сидеть команда, скажем, CosmoCaixa, которая, собственно, и будет рулить музеем в культурном смысле. При наших феодальных традициях это несколько фантастично.
Хотя, возможно, и эффективно. Анатолий Чубайс в очередной раз пытается совершить мелкий цивилизаторский переворот. До сих пор в культуре государство у нас ориентируется на харизматиков, вручает им полномочия и финансы, а дальше они выкручиваются сами. Здесь же нам предлагается признать — харизматиков нет, есть технологии, давайте их применять. Это выглядит победно и убедительно, но, я боюсь, главным образом потому, что сам Чубайс — невероятный харизматик.