Отдельным изданием вышел роман букеровской лауреатки прошлого года Елены Чижовой "Полукровка". Его героиня страдает от несправедливости в середине семидесятых. Однако, как считает Анна Наринская, этой девушке совсем нечего сказать тем, кто страдает от несправедливости сегодня.
"Букера" Елена Чижова получила за роман "Время женщин" — текст вычурный и слезовыдавливающий, но все ж иногда задевающий душу, трагический специальным советским трагизмом. Теперь отдельной книгой выпустили более ранний роман Чижовой "Полукровка" (в журнальном варианте он назывался "Преступница" и в 2005 году вошел в букеровский шорт-лист).
"Полукровка" — это скорее драма, чем трагедия. Но драма тоже специфическим образом советская, разыгранная вокруг одного из важнейших советских брендов — государственного антисемитизма.
Середина семидесятых. Медалистку и умницу Машу Арго заваливают на вступительных экзаменах на истфак ЛГУ. У нее хоть в паспорте и прописана титульная нация, но отец во всех документах значится евреем, а отчество у него вообще Шендерович. На следующий год, подавая документы в менее престижный Финансово-экономический институт, Маша переводит отца в эстонцы, присваивает ему отчество Тоомасович и, для полного комплекта, заменяет его сомнительную интеллигентскую профессию на более проходную рабочую специальность. С такой анкетой она, конечно же, поступает, но ее вера в справедливость мироустройства безнадежно и окончательно подорвана, а советская родина с ее государственным лицемерием и жестокостью, с гражданской трусостью и тупостью предстает перед нею во всей своей отталкивающей красе. Так что девушка объявляет этому "мещанскому интернационалу, замешанному на первобытной мистике" свою персональную вендетту.
Империя, как ей свойственно, наносит ответный удар: вплоть до последних страниц романа кажется, что, борясь с врагом его же методами — взятками, ложью, лицемерием, угрозами и матерными выкриками, Маша все больше сливается со своим врагом, как в известном выражении "советский, антисоветский — какая разница" с возможным вариантом: "семитский, антисемитский — тоже никакой".
Это, в общем-то, не самая неожиданная, но при этом и совсем не глупая концепция. Другое дело, что извлечь ее из этого текста отнюдь не просто. Она чуть ли не полностью погребена под грудами яств того пира метафор и многозначительностей, который Елена Чижова зачем-то устраивает на страницах своего романа.
В основном писательницу увлекают символические олицетворения родом из мира животных. Уже на первых страницах романа символ главного мирового зла — фашистской свастики — оживает в воображении главной героини в образе чудовищного паука. В дальнейшем этот паук, впитавший в себя все соки человеконенавистнической системы, приобретает зловещую реальность и накладывает на нее свои лапы. Вот, например, коммунальная соседка Панька называет интеллигентных соседей жидами: "Этим словом паук заранее ставил метку, чтобы однажды, дождавшись своего часа, расправиться, прокусив ее кожу: водя рукой по шее, Маша чувствовала ранку — след его челюстей". Провал на вступительных экзаменах в университет — тоже дело этих лап, и Маша боится "приближаться к институтским стенам, за которыми таятся испытующие глаза паука".
Против паучьих сил, правда, имеется защита — из того же зоологического типа. Машиного отца, ветерана войны, "железная пчела, прошившая щеку, защитила от паука" — это, в переводе с языка Елены Чижовой, значит, что Михаил Шендерович получил ранение в щеку и статус пострадавшего на войне дал ему возможность беспрепятственно делать карьеру.
Елена Чижова «Полукровка»
Но одних членистоногих, как выясняется, для описания советской действительности недостаточно. В жизни Маши появляется профессор Успенский — бывший сиделец, скрытый антисоветчик, алкоголик и завкафедрой ("потомки крыс позволили ему занять эту должность" — тут вступает новый отряд зверей, явным образом взаимодействующий с пауками). Умеющий оставаться независимым в мире тотальной пришибленности профессор открывает перед своей ученицей новые перспективы и новые зоологические виды: "В мире, где каждый рождается зверем — пауком или волком,— надо выбирать одну сторону. Она улыбнулась улыбкой волчонка и встала на сторону волков". И дальше шедевральное: "Волчий запах, исходивший от слов профессора, определил окончательный выбор".
Постоянно множащиеся представители животного царства, превращающие роман Елены Чижовой в какую-то пародию на руководство по геральдике, практически не дают сказать того серьезного, пусть даже скептического, что можно было бы сказать по поводу этой книги. Что здесь взгляд, обращенный в советское время, представляет нам прошлое в виде капсулированном и самодостаточном, с настоящим никак не совместимом. Что все люди, описанные Еленой Чижовой в "Полукровке", даже если они еще живы, давно умерли, и вместе с ними умерли их волнения, переживания и предательства. Что Маше Арго нечего сказать не то что кавказскому мальчику, избитому скинхедами, но и подростку "не того круга", не принятому в элитную московскую школу.
Но "волчий запах, исходивший от слов профессора" переводит все эти соображения в разряд второстепенных. Кроме одного: когда так стремишься писать прозу, никак невозможно написать книгу.