В Париже, в Национальной галерее Jeu de Paume проходит масштабная выставка "Другая половина Европы". Современное искусство Восточной Европы в таком количестве Париж показывает впервые. Эта акция завершила ряд международных выставок, подводящих предварительные итоги первого послекоммунистического десятилетия.
Тексты в каталогах на Западе мало кто читает. Все решается зрителем в первые пять секунд: задело — что-то уловил — или прошел мимо.
— Кажется, я почувствовала,— мечтательно молвила сидящая внутри кабаковской инсталляции дама.— Неужто Россию почувствовала?
— А я не вижу никакой разницы с нами,— ответила ей приземленная подруга. Что было естественно, поскольку мебель в "советской" инсталляции была французская, с барахолки.
— Зато как они прекрасно поют,— не согласился сидящий в кинозале мужчина. На экране шли кадры из "Кубанских казаков".
Тотальная инсталляция Ильи Кабакова "Самый счастливый человек" представляет собой старый советский кинозал, посреди которого сумасшедший зритель-персонаж выгородил себе мебелированную комнату с окном, через которое можно всегда смотреть кино.
Это, безусловно, одна из лучших работ на выставке, хотя в последнее время и у Кабакова появились серьезные проблемы с восприятием его на Западе как актуального художника. Поэтика Кабакова неуловимо изменилась. В его метафорической ностальгии по советскому советское уже не столь убого, как в его более ранних инсталляциях. Предшествующие инсталляции представляли советское как актуальное, сегодняшнее. Они более соответствовали представлениям западного зрителя о жизни в СССР и вызывали у него законную жалость. Сегодня Кабаков занимает нишу под названием Glocal (симбиоз глобального с локальным), но его локальная (советская) составляющая все дальше уходит в прошлое, в область исторической этнографии. Социальная критика уступает место скромному обаянию пассеиста, тоскующего о навсегда утраченном "затерянном мире".
Западный зритель по сути, руководствуется колониальной логикой: западное — значит универсальное, универсальное — значит понятное. Все остальное — локальная экзотика, которая будет понята и включена в западный контекст (сулящий карьерные и материальные блага) только в том случае, если она сориентируется на понятные ему идиомы и культурные коды. Над их расшифровкой и билось большинство участников.
Выставка разбита на четыре этапа: Память/История/Биография, Социальные реалии/Бытие/Политика, Загадка/Секрет/Эзотеризм и Проект/Утопия/Конструкция. Два из них уже прошли, третий идет сейчас, четвертый отнесен на июнь. Во главе каждого для подстраховки был поставлен международный авторитет — художник, живущий на Западе, не вызывающий сомнения в успешном освоении западных идиом и получивший за это заслуженное признание. Ими стали два поляка (Магдалена Абаканович и Роман Опалка) и трое выходцев из СССР (Комар, Меламид и Кабаков). К ним добавилось несколько авторитетов местного значения, пожилых художников из Восточной Европы.
Наверное, так было надо кураторам. Но зрителю хотелось открытия. Открывать же пришлось тех, кого уже знают, но не совсем понимают. Представлявшие Россию Олег Кулик, Вадим Захаров, Юрий Лейдерман, группа "Коллективные действия" и Гия Ригвава (от Грузии) выразили себя через видеоинсталляции, из которых наиболее понятными оказались Захаров и Лейдерман. Захаров показал на экране актуальную подборку видеоужасов о деятельности сект, а от Лейдермана, сделавшего перформанс на тему "Илиады" Гомера, ни на шаг не отходил его парижский галерист, видимо, посчитавший, что эта выставка станет толчком для его продвижения на французский рынок.
Искусство Восточной Европы выглядело вполне конкурентоспособным. Болгарин Недко Солаков нанял двух маляров, всю выставку красивших стены то в белый, то в черный цвет. Под конец маляры возненавидели автора за проделанный ими сизифов труд, но публика была в восторге. Другой болгарин вообще ничего не делал, а пригласил на свою площадь балканских приятелей, которые самовыражались, как могли. Украинцы Савадов и Сенченко показали мощные серии с донецкими шахтерами и дефиле мод на фоне кладбищенских сцен. Никто не мог упрекнуть их в неактуальности, зато лишний раз напомнил о себе миф о загадочной славянской душе.
Для интереса нас с Восточной Европой в каталоге называли terra incognita. Мы сами же и называли, а точнее кураторы Виктор Мизиано (Россия), Лоран Хеги (Венгрия) и Анда Роттенберг (Польша). Но terra incognita была воспринята как terra colonia. Кураторы хотели заманить в неведомые дали и показать "следы невиданных зверей" на Востоке, а их приняли за гастарбайтеров или мавров, которые, сделав свое дело, могут уходить. И когда дело дошло до самой выставки, их отодвинули на задний план. По-французски этот прием изящно называется droit de regard ("право на взгляд", а по сути — обычная цензура, дающая право в нужный момент порулить самому хозяину).
ВЛАДИМИР Ъ-МИРОНЕНКО