Кафка. Процесс

На прошлой неделе в Цюрихе вскрыли банковские сейфы с хранящимися там уже несколько десятилетий рукописями Франца Кафки

Владимир Бейдер, Иерусалим

Сейфы с рукописями Франца Кафки открыли во исполнение решения тель-авивского суда по семейным спорам. По тому же решению неделей раньше вскрыли банковские сейфы в Тель-Авиве, где хранится остальная часть архива писателя. Что конкретно было заперто, а теперь извлечено из бронированных ячеек в Швейцарии и Израиле, широкой публике пока точно неизвестно: эксперты, по тому же строгому вердикту, и только они, изучат — и дадут заключение.

Но ожидания большие. Как минимум на 4,5 млн долларов. А после шума, который поднялся,— намного больше. Для тех, кто будет покупать. Ну и продавать, соответственно.

Чье достояние?

Казалось бы, больше всего шуму должно было быть в Тель-Авиве, где и суд состоялся, где, кстати, сформировался и сам архив, где живут его фактические держатели и где они частью заперли старые бумаги в местном банке, частью дома заныкали, частью продали немцам, а частью отправили хранить надежным нейтральным швейцарцам, привыкшим к хранению еврейского добра еще со времен недоброй памяти Гитлера. В Израиле (правда, в Иерусалиме) находится и основной претендент на оспаривание прав на архив Кафки — Национальная библиотека.

Шуму стоило бы ожидать и в Германии, где Кафку — даром что пражский еврей — считают национальным немецким писателем. Писал он действительно по-немецки, предположительно и бумаги в его архиве (видимо, рукописи произведений, письма и дневники) написаны по-немецки, а Национальный литературный архив Германии в Марбахе уже приобрел часть сохраненных в Тель-Авиве рукописей Кафки и намерен покупать еще.

Позволительно было бы шуметь и чехам: все же Кафка, хоть еврей, хоть писал по-немецки,— коренной пражанин, равно как и Макс Брод, создатель архива, вывезший все эти рукописи в Палестину, именно из Праги.

Даже у австрийцев могло быть свое слово — все же Кафка основные произведения написал, будучи подданным Австро-Венгрии, оттого и немецкий язык творений естественен.

Но если судить по реакции СМИ, банковское вскрытие, состоявшееся на прошлой неделе, наибольший интерес вызвало именно в России. Самая невинная догадка: именно в России больше всего поклонников Кафки.

В Израиле же событие прошло почти незамеченным: откликнулась только газета "Гаарец", у которой репутация газеты интеллектуалов и которая занимается судьбой архива Кафки и перипетиями вокруг него уже несколько лет.

Из-за чего же весь сыр-бор?

Кто кому секретарь

Как известно, Франц Кафка не удостоился литературного признания при жизни. Всемирная слава досталась ему через много лет после смерти, да и то почти случайно — благодаря, можно сказать, вероломству его ближайшего друга и душеприказчика Макса Брода.

В сегодняшних публикациях его часто называют еще и секретарем Кафки. Что очевидная несуразность. Какой литературный секретарь мог быть у этого неудачника, который за всю свою вынужденно недолгую писательскую карьеру (умер он в 40 лет от туберкулеза) сумел опубликовать всего несколько сборников рассказов?

Нынешний классик после получения докторской степени по юриспруденции всю жизнь исправно прослужил чиновником страхового общества, этим зарабатывал на хлеб, в этом деле, которым он тяготился и которое ненавидел, достиг высот, уважения и даже государственной награды. Франц Кафка, много занимавшийся страховыми случаями в промышленности, первым изобрел и внедрил жесткую каску для рабочих, благодаря чему резко снизились травматизм и смертность среди рабочих сталелитейной промышленности Богемии, а сам изобретатель получил медаль.

В остальном жизнь его была скучна и безрадостна. Он маялся доставшимися ему с детства фобиями и комплексами, пышным букетом телесных недугов, мучительной для литератора необходимостью ежедневно ходить в присутствие, да еще и обрек себя на добровольную муку — сочинительство: писал он трудно и заниматься этим мог только по ночам — служба.

Иное дело его блистательный друг. В отличие от Кафки Макс Брод был действительно профессиональным литератором: признанным писателем, драматургом, известным журналистом, авторитетным театральным рецензентом и музыковедом, заметным общественным деятелем, законодателем литературной моды в пражской богеме и в немецкоязычном мире начала прошлого века. Говорили, его известность была ничуть не меньше, чем у Томаса Манна, его статьи обсуждались в литературных салонах от Праги до Берлина, после театральной премьеры все замирали в ожидании услышать мнение Макса Брода. К его мнению прислушивались редакторы и издатели. Считается, что это он вывел в люди Оскара Баума и Ярослава Гашека. Он был знаком со всеми знаменитостями немецкоязычного мира Центральной Европы, и многие из них испытывали на себе его влияние. Увлекшись в начале века новомодными в тот период идеями сионизма, он сумел убедить чешского президента Масарика признать в создаваемой им конституции еврейскую нацию — большое достижение по тем временам.

Так что кто у кого мог быть секретарем — большой вопрос. И даже не вопрос.

Известный своими способностями распознавать таланты, Брод быстро обратил внимание на странного страхового клерка с литературными задатками и зачислил его в свои друзья. Он действительно опекал Кафку, особенно к концу жизни гения. Когда почти добитый болезнью Кафка уже не мог держать перо, он надиктовывал Максу последние фразы. Но дописать все три свои ставших впоследствии знаменитыми романа уже не успел.

Он умер 3 июня 1924 года в санатории под Веной от истощения. Перешедший в крайнюю форму туберкулез горла не позволял ему принимать пищу. Внутривенно тогда кормить не умели.

Обогатить посмертно

Перед смертью педантичный и взыскательный к себе Кафка попросил Макса Брода и свою возлюбленную Дору Диамант сжечь все его незавершенные произведения.

Дора почти выполнила его завещание: имевшиеся у нее рукописи сожгла. Оставила только письма Франца и его записные книжки. Но и они не уцелели. Все забрали у нее гестаповцы в Берлине во время обыска.

Но Макс Брод ничего сжигать не стал, а, наоборот — стал издавать. Так его несчастный друг стал мировой знаменитостью. А он уже вслед за ним и в связи с ним. Имя Макса Брода упоминается теперь, лишь когда заходит речь о Франце Кафке. Но оно упоминается почти всегда, когда заходит речь о Кафке.

Неудачливый друг после своей смерти спас удачливого не только от забвения, но, возможно, и от гибели.

Когда нацисты стали захватывать Европу, евреи оккупированных ими стран были обречены. Они могли спастись только бегством (первое время нацисты еще давали такую возможность), но все страны просвещенного западного мира, включая США и Великобританию, имевшую мандат правления над Палестиной, дружно закрыли перед ними границы. По некоторым свидетельствам, Макс Брод пытался выхлопотать себе эмиграционную визу в США, предлагая американским издательствам и университетам неопубликованные рукописи Кафки. Его не взяли даже с таким ценным приложением. Тогда он сумел купить сертификат на поселение в Палестину. И уехал в 1939 году, незадолго до начала Второй мировой войны, когда ворота окончательно захлопнулись, как говорят, последним поездом. Успев прихватить с собой чемодан с рукописями.

Он поселился в Тель-Авиве. Продолжал заниматься литературой. Писал только о Праге своей молодости и о Кафке. В конце концов вышли все три незаконченных романа пражского самородка. Других наследников у Кафки не осталось — все сгинули в Катастрофе. Брод распоряжался оставленным ему самим писателем богатством по своему усмотрению и эксклюзивному праву.

Претензий по этому поводу не возникало. Кто лучше его мог разобраться в наследии Кафки? Брод (и есть письменное свидетельство тому, правда, не в официальном завещании, а в частном письме) собирался передать архив Кафки Национальной библиотеке в Иерусалиме. Но почему-то не сделал этого официально.

А в 1968 году Макс Брод умер. Все, что у него было, включая бесценный уже архив, досталось его секретарю, а заодно и гражданской жене, ухаживавшей за ним до самой смерти,— Эстер Хоффе. Она стала этим приторговывать. В частности, сбыла через аукцион Sotheby`s рукопись романа "Процесс" за полтора миллиона долларов — неплохая поддержка одинокой женщине с двумя детьми.

В 1977 году Национальная библиотека через суд пыталась наложить запрет на вывоз документов из страны, но тогда суд отказал в иске, приняв позицию ответчицы: Кафка подарил рукописи Броду, Брод получил их как подарок, он был вправе распоряжаться ими как подарком — отдал, кому захотел. Хотя спорную наследницу и задерживали в аэропорту Бен-Гуриона с рукописями из архива Кафки.

От греха подальше она разделила содержимое архива на шесть частей (всего 20 тысяч страниц, по сведениям газеты "Гаарец") и разместила их в банковских сейфах в Тель-Авиве и в Цюрихе. Что-то осталось и дома.

Но два года назад на 102-м году жизни умерла и Эстер. Она уж позаботилась о том, чтобы оформить завещание и наследство своим двум дочерями.

Теперь тяжба идет с ними.

Открыть сейфы!

В октябре прошлого года Тель-Авивский суд по семейным конфликтам удовлетворил апелляцию газеты "Гаарец" с требованием обнародовать сведения из завещания Эстер Хоффе. Из них следует, что в завещанных материалах есть вообще неизвестные рукописи Кафки. Если добавить к этому прижизненные высказывания Эстер о том, что из имеющейся в архиве переписки Макса Брода с Кафкой и его последней возлюбленной вырисовывается совершенно неожиданная картина жизни писателя, которая произведет сенсацию в литературном мире, там есть за что бороться.

Дочери Эстер, сестры Хава Хоффе и Рути Визлер, которым самим уже за 80, конечно, ни в какую не согласятся отдать это богатство никому, включая Национальную библиотеку, по крайней мере бесплатно. Не согласны они и на обнародование содержимого документов, справедливо полагая, что это может понизить стоимость их наследного товара на торгах. Одна из них угрожает самоубийством, если их заставят открыть архивы.

Адвокат, представляющий библиотеку, утверждал, что бесценные рукописи хранятся в ужасающих условиях: в захламленной квартире, где постоянные протечки, на национальное наследие гадят многочисленные кошки (престарелые сестренки большие любительницы животных). Хава и Рути называют это гнусной клеветой. Их адвокат взывает к справедливости: старушек хотят лишить их единственных средств к существованию. Чтобы было понятно — речь идет о миллионах. Кафкианский сюжет.

Судья Талия Копельман тоже не удержалась от аналогий.

— Вам не кажется,— сказала она, обращаясь к залу,— что это символично: приговор по делу Кафки выносит судья К.? Так звали героя романа "Процесс".

Именно судья К. вынесла решение: закрыть сестрам доступ к денежной части завещания — 4,5 млн долларов — до тех пор, пока они не позволят экспертам ознакомиться с содержимым архива, хранящимся в банковских сейфах.

И потому на прошлой неделе сейфы открылись.

Скоро одной тайной станет меньше. Останется другая: почему по этому поводу такой ажиотаж в России?

Неужели и вправду из-за рекордного числа любителей Кафки в стране, где по пьянке распевали в студенческих компаниях: "Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью".