На самой лучшей постановке первые минуты даются зрителю нелегко. Поражает неловкость, натужность, условность и даже лживость всего происходящего на сцене. Существует некоторое пороговое усилие, которое ты должен приложить, чтобы врубиться в предлагаемую историю. Это на самом деле важнейший момент — в эти минуты заключается тайный союз между художником и зрителем.
Умирающие виды искусства — такие, как литература — отличаются тем, что этот самый порог все повышается. Пакт с читателем автору заключить все труднее. Изрядная часть писателей просто-напросто плюют на то, что их труды никому не интересны, и играют в своей, закрытой лиге. Ими делается практически вся литература, публикуемая в толстых журналах,— о себе, для себя, из себя. В жестоких условиях вынужденного герметизма, как ни удивительно, продолжают возникать новые авторы, которые все делают по-старому — ничего не забыв и ничему не научившись. Таков, к примеру, букеровский лауреат Михаил Бутов; таков почитаемый в узком кругу чуть ли не за классика Андрей Дмитриев.
Продраться к сколько-нибудь массовому читателю из этого запаянного мирка удалось, пожалуй, одному Пелевину. Сетовать тут не на что: ситуация в точности соответствует модели "ты царь, живи один, иди, куда влечет тебя свободный ум..." Разве что иногда, с похмелья, обидно бывает: корпишь тут, а им хоть бы что.
Но встречаются изредка авторы, пытающиеся из журнально-премиальной резервации сбежать. (Есть и те, кто в нее никогда не совался, но не об отщепенцах и "абстракцистах" сейчас речь.) Такую попытку предпринял антибукеровский лауреат 1998 года Андрей Волос. Премию он получил за роман "Хураммабад", который публиковался главами и фрагментами, но полностью вышел только сейчас, больше года спустя, когда премия-то небось прожита без остатка.
Дело, впрочем, не в том, как потратить почетное пособие по безработице, а в том, чтоб литературные награды из трагикомических welfare превратились в знак успеха. Была такая старая шутка: "Шел писатель почитаемый, а навстречу шел читаемый". Бывая по долгу службы на пресс-конференциях и заседаниях, посвященных очередным наградам, я не ленюсь задавать устроителям один и тот же вопрос: "Ну вот, наградили вы NN. А издавать-то будете?" И знаете, что любопытно? Обижаются! Будто я спрашиваю, надеты ли на них трусы и был ли с утра стул.
Хотя что, помилуй Бог, неприличного в том, чтобы издать полюбившееся произведение? А если произведение таково, что его и издать-то нельзя, может, не горячиться? Не награждать? Однако премии вручают кисейные барышни и высоколобые джентльмены. Издатели же — народ сплошь грубый, практичный, и живут они по волчьим законам бизнеса. И знают, с каким коммерческим треском провалились и "Чужие письма" Александра Морозова ("Букер"-98), и "Бестселлер" Юрия Давыдова ("Аполлон Григорьев"-99).
Тем драгоценней для наблюдателя ситуация с "Хураммабадом". Поскольку в ней присутствует обоюдное движение. Издательство "Независимой газеты" рискнуло напечатать отдельным изданием книгу своего лауреата. Лауреат же, кажется, старался писать так, чтобы по крайней мере не перекладывать на читателя свою работу. Старался заинтересовать рассказываемой историей. Хураммабад — название мифического среднеазиатского города счастья; речь идет о Душанбе и о том, как русские жили и что они делали в Средней Азии в последние лет пятьдесят. Как это писано?
"Чай пили совсем уж второпях, и тут вдруг Ивачева прорвало, и он стал, обжигаясь и фыркая, лихорадочно-торопливо рассказывать отцу о себе, словно все три недели не мог для этого найти времени и не найдет, быть может, никогда позже. Он говорил быстро, прихлебывая чай, говорил невнятно, валя в один большой и все более перепутывающийся ворох десятки обстоятельств, а то и целых пластов, не имеющих друг к другу никакого отношения и связанных сейчас только желанием Ивачева даже не то чтоб оправдаться, а, скорее, убедить в том, что ему впредь можно верить,— как будто случилось что-то такое, в результате чего возникла необходимость оправдываться или доказывать свое право на доверие".
Это не я писал. Отрывок можно взять в качестве метафоры как стилистики, так и проблематики романа: есть и "перепутанный ворох", и попытка оправдаться (от имени русских) в том, в чем оправдываться на первый взгляд нужды нет. Не берусь сказать наперед, много ли читателей преодолеют порог беллетристической условности "Хураммабада". Но какой-то шанс, что этой книге удастся выбраться из отстойника, в которой оказалась русская реалистическая традиция, есть. Если же кого-то интересует мое личное мнение, прикроюсь-ка булгаковской цитатой: "Старик написал плохой, но занятный роман".
Гибель той беллетристики, к которой мы привыкли и которую любили,— явление хоть грустное, но при всей неизбежности вовсе не катастрофическое. Наверное, чтение в скором времени станет привилегией узкого слоя аристократов, как это было когда-то. Конечно, книги будут совсем другими и за другим к ним будут обращаться — а находить все то же.
В издании, посвященном роду Строгановых, не менее любопытны, чем монографическая часть Александра Андреева, документы Строгановых. Вы небось думаете, бояре тратили драгоценный пергамент сплошь на увековечение побед и свершений? Отнюдь. Изрядное место в документах занимает то, что мы назвали бы fashion. И читать "фэшн" 1627 года не менее отрадно, чем сегодняшний мужской журнальчик. Во-первых, в старой речи есть настоящая музыка. Во-вторых, средневековые описи демонстрируют наглядно: мир как стоит на гиперсерьезном, трепетном, подробном отношении успешных его обитателей к самим себе, так и стоял во все века.
"Охабенек зуфрян мясной цвет, на нем 16 пуговиц серебряных с финифты, золочено. Охабенек объяринной вишнец, на нем завяски с образцами з золотом и с сребром, шолк вишневой и кружево золочено, кованое, подложен киндяком вишневым, потпушка пестрединая. Однорядка стабредная, нашивка хамъяная". О том, что дремучая архаика читается как самый удалой авангард, все и так знают — но приятно в этом еще раз удостовериться. Что есть "охабенек", вы спрашиваете? Я отвечу, но не раньше, чем мне объяснят, что такое "сабвуфер".
Андрей Волос. Хураммабад. М.: Независимая газета, 2000.
Александр Андреев. Строгановы. М.: Белый волк — Крафт. 2000.