На проходящем в Петербурге ХХ международном кинофестивале "Послание к человеку" устроена ретроспектива документальных фильмов выдающегося французского режиссера АНЬЕС ВАРДА, чью "Короткую косу" (La pointe courte, 1954) часто называют первой ласточкой "новой волны". МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ поговорил с режиссером о вечной молодости и любви к людям.
— Поколение "новой волны" поражает своей творческой неутомимостью. Вы непрерывно снимаете, как и ваш ровесник, 82-летний Жак Риветт. До последнего дня работал 90-летний Эрик Ромер...
— И Ален Рене — ему 88 лет! Вы видели его новый фильм "Сорняки"? Это замечательно! Но про себя я говорю, что превратилась из старого режиссера в молодого современного художника. С 2003 года я делаю инсталляции, в которых мне интересно использовать мое ремесло, мой опыт. Впервые они были показаны на биеннале в Венеции, а три недели назад на важнейшей международной арт-ярмарке в Базеле выставили мою "Хижину на пляже". Делая эту хижину рыбака, я очень заботилась о подлинности материала: сети, дерево, вот настоящая опалубка. Но эта хижина — одновременно и просмотровая кабинка с экраном, на котором демонстрируется маленький фильм: он длится семь минут семь секунд. Экспериментальный фильм о красоте, счастье, песке, небе, воде — не о каникулах на берегу моря, а о неком виртуально-ментальном месте. И на 50 секунд в фильм врывается ужас мира: манифестации, насилие, танки, пулеметы, ненависть, непонимание, расизм. Потом все возвращается к чуду пляжа. Я говорю очень простые вещи: мы существуем между двумя состояниями. С одной стороны, поиск счастья, красоты, мира, природы. Все ищут их — кто в большей степени, кто в меньшей. С другой стороны, мы сознаем, что живем в драматическом мире. Мы одновременно и тут, и там. Мне удалось выразить это за семь минут, что длится фильм.
— У вас, насколько я знаю, есть инсталляции — метафоры вашего режиссерского метода?
— В Брюсселе только что закрылась другая выставка, где я представила "Разбитые портреты". Например, человека, который держит перед лицом осколок зеркала так, что мы видим одновременно его фас и профиль. И еще одна инсталляция — "Спокойное море". Море-то спокойное, но когда оно отражается в семнадцати зеркалах сразу, кажется, что на море буря. Так наш взгляд интерпретирует реальность. Художник пишет портрет или автопортрет, а я в своих фильмах ставлю перед человеком зеркало, которое постоянно передвигаю с одной позиции на другую.
— На рубеже 1950-1960-х годов была в моде радикальная точка зрения, что границы между документальным и игровым кино нет вообще, тогда же родилась и концепция "киноправды"...
— Я против cinema-verite. Они хвалились тем, что совершенно объективны, но единственная документальность, которую я понимаю, это субъективная документальность. Все зависит от точки зрения человека, который должен стараться быть внимательным и искренним.
— Можно ли сказать, что в ваших документальных фильмах, посвященных — за двумя исключениями, связанными с кубинской революцией и движением "Черных пантер",— частной жизни частных людей, вы ищете именно красоту мира?
— О нет! Когда мы смотрим на мир, разве мы любим людей? Люди любопытны в той степени, в какой они нас забавляют и трогают. Вот я хочу посмеяться над людьми: что это за смешную рубашку ты надел с какими-то венецианскими балконами? А теперь посмотри на твоего фотографа (достает фотоаппарат и начинает снимать снимающего ее корреспондента.— "Ъ"): какой он красивый, похож на Ван Гога. В большинстве своих фильмов я встречаюсь с людьми, обладающими проблемной самобытностью. Вспомни хотя бы моего американского "Дядю Янко" (Oncle Yanco, 1967), старого психа, который живет на корабле, хиппует, занимается живописью и совершенно счастлив. Я оказалась в Америке, когда возникли "Черные пантеры",— это было горячее время, которое длилось недолго,— тоже стремившиеся быть самими собой. Другой случай — фильм "Идесса, медведи и т. д." (Ydessa, les ours etc., 2004). Я увидела в Германии выставку старых фотографий, на каждой из которых, кто бы ни был там изображен, присутствовали плюшевые медведи. В этом была своя интрига: что это за медвежье безумие? Женщина, которая сделала эту выставку, жила в Торонто, и я постепенно узнала ее историю, историю ее родителей-евреев, депортированных в лагерь, почувствовала вес истории на ее плечах.
— Все ваши документальные фильмы — результат случайной встречи или свободного выбора героя?
— Иногда я делаю заказные фильмы, но и там бывает определенная свобода выбора. Был, например, цикл документальных фильмов о репрезентации женщин в различных видах искусства. Я выбрала в качестве сюжета кариатид — красавиц, которые одновременно держат на себе тяжесть.