В Москве в Центральном Доме архитектора открылась выставка Георгия Густавовича Вегмана, одного из наиболее известных советских архитекторов 20-50-х годов. Выставка подготовлена его внуком, замечательным "бумажным" архитектором Ильей Уткиным.
Уткинский дизайн выставки деда представляет собой тонкую игру с традиционным материалом архитектурной экспозиции. Все выглядит в высшей степени обыденно, но эта обыденность взрывается изнутри.
На первый взгляд — восемьдесят одинаковых подрамников с чертежами, фотографиями и документами. Сначала — когда Вегман учился в прославленном ВХУТЕМАСе, а потом участвовал в разнообразных конкурсах двадцатых — конструктивистские работы. Далее — ранний сталинский стиль. Несохранившийся стадион "Сталинец" и Икшинский шлюз канала Москва--Волга. Полоса газеты, повествующей о получении архитекторами--строителями канала ордена Красного Знамени. Далее — работа на Украине. Застройка центра Харькова — гигантское здание "Промстройпроекта" — и города Запорожье — практически весь город. Фотография мастерской Вегмана в Харькове — большой руководитель, шестьдесят человек в мастерской. Дальше — дедушка с фотоаппаратом. Последняя фотография прожившего большую творческую жизнь советского архитектора.
Соответственно этому выставка сначала и воспринимается. Была большая история советской архитектуры. Вместе с ней все у Вегмана и развивалось. Можно привычно похвалить конструктивизм, попенять на его загубление и поругать сталинскую классику. Образцово-показательный архитектор — творчество как из учебника. Все было бы хорошо, если бы не эволюция его лица.
Она вносит в эту историю неповторимо личную интонацию — рассказ о том, как ему проживалось эту большую историю. Начинается фотографиями семьи — уютнейший мир обрусевших бюргеров. Дальше — революция. Зрительно первые конструктивистские эскизы после эмалевого спокойствия дореволюционных фото производят впечатление взрыва неврастении. "Архив старых дел" с темными рваными небесами и землей, кажущейся штормящим морем, залитым черной грязью, больше походит не на архив, а на крематорий, которыми тогда увлекались все советские архитекторы. Автопортрет самого Вегмана этого времени напоминает Чаплина, только играющего какую-то трагическую роль.
Вдруг неврастения кончается. Конструктивистские проекты — Госторг в соавторстве с Великовским — становятся спокойными, как дореволюционные дагерротипы. Ни тебе нервного штиха, ни неба — уверенные инженерные проекты. Вдруг вспоминаешь, что он немец. И — я бы сказал, пуант выставки — крошечное удостоверение архитектора государственного издательства СССР с фотографией. Вегман сфотографировался на удостоверение, подперев голову рукой, в позе улыбающегося детского писателя. Все в порядке, человек полностью сжился с системой, ему легко и вольготно, и когда на его лицо ставят печать, он не чувствует ни малейшей угрозы.
Дальше — проект и фото стадиона "Сталинец". Вроде бы все хорошо, первый крупный заказ, но проект вновь обретает какую-то немыслимую нервозность. Опять рваные облака девятнадцатого года, опять грязная земля. Архитектура — пожалуй, самая интересная во всем творчестве Вегмана, сочетающая в себе классичность и нереальную легкость, изысканность конструкции. Рядом с этими легкими стойками — колоссальная тяжелая спина и бритый затылок спортсмена, "юного сталинца", который, кажется, способен эту архитектуру разнести ударом кулака. Рядом — фото построенного и уже не существующего объекта — тонкие белые стойки поднимаются из грязной каши земли. По ней шлепает фигура, поза — аллегория глубокой забитости.
Тот же стиль изысканной, легкой классики, некоего гибрида классики и конструктивизма, продолжается в шлюзе канала Москва--Волга. Фотография Вегмана-орденоносца 1937 года откровенно поражает. Испуганно кривящийся маленький рот, робко припрятавшиеся за круглыми очками глаза — маска страха. Про орден говорит: "Высокая награда заставляет меня заново пересмотреть все мое творчество, учесть все ошибки". Будто не про орден, а про статью "Вредители на канале". Умный немец, он явно понимает, что с этим орденом высунулся, его заметили, сейчас схватят. Того же времени — его рисунок — Киевский вокзал из окна квартиры. "...Чтобы нам поехать на вокзал, где бы нас никто не отыскал". Черным соусом на желтой бумаге вокзал кажется исчезающим призраком, до которого уже не добраться.
Вегмана не посадили. Его только выгнали из Москвы на Украину. Город Запорожье, город Харьков — вещи, несомненно, качественные, но полностью лишенные какого либо отпечатка индивидуальности. Так застраивали Москву, Киев, Волгоград — архитектура, которую строили не архитекторы, а государство само по себе. Поразительна фотография Вегмана с его мастерской. Шестьдесят очень советских людей, на первом плане крепкие украинские тетки — словно с картины Яблонской "Хлеб". Руководитель мастерской маленький немец Вегман в предпоследнем ряду заметен только по блеснувшему стеклу круглых очков. Человека нет, есть крепкий советский коллектив, плотно скрывший всех этих Вегманов.
И, наконец, последняя фотография. Вегман стоит с фотоаппаратом "ФЭД", он сам явно только-что снимал, оторвал взгляд от фотоаппарата, тут его щелкнули. При этом лицо не выражает вообще ничего. Неясно, кто это — архитектор, бухгалтер, немец, еврей, русский. Советский пенсионер. Никто. Даже если его застать врасплох щелчком фотоаппарата, лицо ничего не выразит. Человек научился небытию.
ГРИГОРИЙ Ъ-РЕВЗИН