Русскому музею--сто лет. Прежде главный государственный русский музей за последние годы многое приобрел, но потерял высочайшее покровительство. Однако он по-прежнему готов к роли государственного художественного символа. Если только его утвердят на нее.
Политический музей
Почти столетие назад за русским изобразительным искусством наконец признали право на внимание столичной публики и государственное попечительства. В 1895 году Николай II, сославшись на волю "незабвенного родителя", Александра III, своим указом повелел создать музей национального искусства.
Безусловно, мысль о таком музее посещала самые разные слои российского общества и раньше. Однако сразу после победы над Наполеоном, когда в запале патриотических чувств впервые прозвучали призывы создать собрание русского искусства, музей открыт не был. Он и не мог быть открыт, потому что выставлять в нем было почти нечего — не существовало еще крупных коллекций русского искусства. Да и ходить в него особенно было некому. Но к концу века ожидание чисто русского музея было таким же всеобщим, как и ожидание русской конституции. Правда, создать музей было гораздо легче.
Под музей у наследников великой княгини Екатерины Михайловны был выкуплен Михайловский дворец. За три года, что разделили указ и открытие музея, архитектору Свиньину удалось более или менее удачно перекроить интерьеры дворца, приспособив жилые помещения для музейных нужд.
Коллекция, выставленная тогда на обозрение публики, была небольшой — 434 картины и около тысячи других экспонатов. Источников поступлений было несколько: из Эрмитажа и Зимнего дворца поступила практически полностью галерея картин русской школы; музей Академии художеств передал часть своих живописных, скульптурных и графических собраний; академия также полностью отдала свой Музей христианских древностей. Кроме того, была приобретена коллекция князя Лобанова-Ростовского, получена в дар часть собрания княгини Тенишевой и перевезена из Царскосельского Александровского дворца личная коллекция Александра III.
Великий западник, потративший много времени и сил на доказательство ценности русского искусства, Александр Бенуа описывает большой зал Михайловского дворца накануне открытия музея так: "Сюда вошли и 'высочайшие приобретения', сделанные за последние 15-20 лет с нарочитой целью их помещения в имеющем образоваться хранилище национального искусства. К ним принадлежали исполинские картины: 'Фрина' Семирадского, 'Грешница' Поленова, 'Ермак' Сурикова, 'Русалка' и 'Поцелуйный обряд' К. Маковского. Эти картины заняли три четверти стен... и в той же зале пришлось разместить несколько исключительных по своему значению или по своей привлекательности для публики произведений, как картины Репина 'Садко', 'Святой Николай' и 'Запорожцы', Васнецова 'Парижские балаганы' и 'Перенесение ковра' К. Маковского и т. д. Все это составляло очень внушительное целое, и наши патриоты уже считали, что преимущество русской школы живописи здесь безусловно доказано. На самом же деле многие из этих картин вредили друг дружке, и все вместе производило впечатление чего-то пестрого и не очень утешительного".
Утешительного действительно было мало, и критиковали новый музей вовсю — за вкус покойного императора, за лакуны в живописи XVIII века, за малочисленность иконного раздела, за однобокое освещение современного искусства, за преобладание работ академической школы. Многое удалось исправить последующими поступлениями, но, как ни странно, вот уже почти сто лет сохраняется найденная Бенуа формула: "Картины Русского музея — большие, важные политически и привлекательные для публики".
Последние два слагаемых менялись, но суть оставалась. "Последний день Помпеи" Брюллова и "Медный змей" Бруни были, есть и будут визитными карточками музея. Репинских "Запорожцев", конечно, со временем заменило его же "Заседание Государственного совета", а на роль самого привлекательного объекта могут равно претендовать портреты Серова, религиозные композиции Нестерова или абстрактные штудии Малевича — кому что больше по вкусу. Государство, религия, народность, современность — эти заложенные при основании музея требования соблюдаются неукоснительно.
Уроки краеведения
Главные художественные музеи мира практически ни в одной стране не являются главными национальными музеями. Пожалуй, искусство только двух стран — Италии и Франции — самодостаточно настолько, что, будучи даже выставленным в гордом одиночестве, может претендовать на внимание всего человечества. Залог тому — многовековое господство в культурном мире. Вся же остальная Европа вынуждена моменты взлета (будь то краткие десятилетия, как у России, или несколько столетий, как у Нидерландов) оттенять долгими веками кропотливых поисков и маленьких озарений, которые по большому счету никому, кроме аборигенов и редких любопытствующих, не интересны.
Однако туристический успех еще не мерка значимости музея для государства. Главный музей страны — это не обязательно музей знаменитый, но обязательно важный для национального самосознания. То есть музей национальный. Не Британский музей, а Тейт-галерея — для англичан; не Берлин-Далем, а мюнхенская Новая Пинакотека — для немцев; даже не Лувр, но музей д'Орсе — для французов. У русских предмет особой гордости и особого внимания не Эрмитаж, а Русский музей и Третьяковская галерея. Отделить свое собственное искусство от шедевров других народов — это шаг почти отчаянный, но для здоровья нации совершенно необходимый.
Идея самоопределения народа как нации созрела в Европе к середине XIX века. До этого "национальный вопрос" не был столь значим. Европой правили государи без национальности, перемешавшиеся между собой в династических браках; историю своей страны они знали куда хуже истории античности. В искусствах господствовали "манеры", а не национальные стили, мода же (как бытовая, так и интеллектуальная) была всеобщей. Общей она и осталась, но лишь в том смысле, что всюду стало модным увлечение собственной историей. Появились десятки исторических трудов, сотни общественных зданий во славу нации, тысячи картин и панно на исторические сюжеты.
Вкус художественных салонов и академий изменился — вместо античных богов на сцену вышли христианские святые и национальные герои. К концу века не иметь собственной национальной школы было просто неприлично. Каждому народу понадобился свой музей. Уже имеющиеся на эту роль явно не годились. Бравшие, как правило, свои истоки в королевских коллекциях, они отличались "непростительной" всеохватностью, на них лежала печать врожденного космополитизма их владельцев. Нужны были музеи национального искусства, в которых нашлось бы место всем векам — как славы, так и бесславия.
В конце ХХ века под влиянием интеграционных сил национальные музеи потеряли свою актуальность, но почти все они сохраняются и имеют статус памятника историзму и самолюбию, охватившему Европу сто лет назад.
Провинциальная трагедия
Практически всем европейским музеям национального искусства около ста лет. Россия здесь не опоздала. Первые опыты создания в России музеев русского искусства пришлись как раз на это время. С разницей в шесть лет открылись Третьяковская галерея в Москве и Русский музей в Петербурге. Первая сначала замышлялась по преимуществу как галерея современной живописи, второй сразу же претендовал на роль музея всего русского искусства в целом. Знаменитые советские перераспределения художественных ценностей почти сравняли оба музея, обрекая их на вечное соперничество по всем возможным номинациям — от владельца лучшего собрания того или иного художника до главного музея русского искусства.
И простыми подсчетами спора не решить — здесь не важно, насколько больше единиц хранения у Русского музея и насколько ближе к Кремлю Третьяковка. Гораздо важнее идеология самого собрания, его гибкость и лояльность идеологии государства.
Принципиальное различие между Третьяковкой и Русским сохраняется с момента основания. Первое собрание отвечало вкусам русской либеральной общественности, второе формировалось государственными органами. Это абсолютно не мешало им находить многочисленные точки соприкосновения, известны даже случаи, когда они боролись за одни и те же приобретения. Однако исходные векторы оказались настолько определенными, что никакие последующие поступления не смогли их изменить. Русское искусство в Третьяковке — это искусство почвенническое (стихийное, народное, красочное, страстное, личностное). Русское искусство в Русском музее — имперское (парадное, строгое, с традициями и победами). Если в Третьяковке у Репина — "Иван Грозный и сын его Иван", то в Русском — "Заседание Государственного совета". Если в Москве у Сурикова — "Боярыня Морозова" и "Меншиков в Березове", то в Питере — "Переход Суворова через Альпы" и "Покорение Сибири Ермаком". В столице — Васнецов, в Петербурге — Нестеров. Если в экспозиции Третьяковки на роль главных художников претендуют самые маниакальные фигуры русского искусства — Врубель и Иванов, то в Русском это — наиакадемичнейшие и виртуознейшие Брюллов и Серов.
Новая российская государственная идеология ищет в искусстве национальный колорит и державное величие. Третьяковка с избытком может предоставить первое, но в азарте первоначального либерализма она почти начисто лишила себя имперского лоска. Агрессивная политика Русского музея убедила всех и вся в том, что он может все: он большой, у него есть все, что вообще может предложить русское искусство, и даже немного больше. Он умеет понравиться здесь, в России, и, что немаловажно для такого маргинального для Европы заведения, как музей национального искусства азиатской страны, на Западе. Он умеет быть консервативным и суперсовременным, модным (космополитичным) и немодным (национальным).
Почти ничто в Петербурге не отвечает веяниям нового времени, новой идеологии. Слишком много здесь имперской спеси и слишком мало денег и "истинно русского" размаха. Русский музей — единственный, кто делает все не так, как здесь принято (за что многократно всеми обруган), и чьи амбиции не только громадны, но и абсолютно адекватны возможностям. Он хочет быть главным, он хочет быть государственным. И он готов выполнять эти функции — если бы их ему дали. Да ведь, скорее всего, не дадут.
Причина носит совершенно непреодолимый характер — географический. Для того чтобы быть главным, нужно быть московским. И распространяй ты свое влияние хоть до Японии (что и сделал Русский музей, открыв там постоянное представительство), а без Москвы России сегодня не завоюешь. И денег не будет. И светского блеска. И главным не назовут — даже если ты по всем статьям таковым являешься.
КИРА ДОЛИНИНА
-------------------------------------------------------
Формула Бенуа: "Картины Русского музея — большие, важные политически и привлекательные для публики" — актуальна и поныне
Отделить свое собственное искусство от шедевров других народов — шаг почти отчаянный, но для здоровья нации совершенно необходимый
Новая российская государственная идеология ищет в искусстве национальный колорит и державное величие. Все это есть в собрании Русского музея
--------------------------------------------------------
Государственный музей государственного искусства
Русский музей — крупнейший музей русского искусства в мире. В фондах музея — 370 тысяч единиц хранения. Особенно богата коллекция искусства XVIII--первой половины XIX вв.: Иван Никитин, Андрей Матвеев, Федор Рокотов, Дмитрий Левицкий, Владимир Боровиковский, Федор Шубин, Орест Кипренский, Алексей Венецианов, Карл Брюллов, Александр Иванов, Павел Федотов. Уникальным по полноте является собрание русского авангарда — за счет картин, переданных из Музея художественной культуры и полученных в дар от наследников художников. За последние годы Русский музей увеличил свои площади в несколько раз. Он получил Строгановский, Мраморные дворцы, Инженерный замок и территорию вокруг него — Михайловский сад.
Подписи
Для Русского музея Николай II выкупил у родственников Михайловский дворец
В последние годы Русский музей стремительно расширялся — он получил Строгановский и Мраморные дворцы, Инженерный замок и Михайловский сад
Парадная лестница в день открытия Русского музея 19 марта 1898 года
Николай II дал музею имя своего отца Александра III — по официальной легенде, большого любителя изящных искусств и коллекционера национальной живописи
К. Малевич. "Супрематизм" (1915). Удаленность от Кремля в свое время сослужила Русскому музею добрую службу. Желание советского правительства подарить Арманду Хаммеру две картины Малевича пришлось удовлетворять Третьяковской галерее. Директор Русского музея затребованные картины просто спрятал
Самая большая и самая любимая посетителями картина Русского музея — "Последний день Помпеи" Брюллова