Последнюю военную реформу проводил в России Никита Хрущев. Он резко сократил армию и производство вооружений. Военные сочли это предательством — в 1964 году Хрущев был свергнут. О хрущевской реформе специальному корреспонденту ИД "Коммерсантъ" Наталии Геворкян рассказывает сотрудник Института международных исследований Университета Брауна (США) Сергей Хрущев.
— Из чего исходил ваш отец, начиная военную реформу?
— Главная составляющая концепции той реформы — отказ от симметричной стратегии. Такая стратегия предполагает, грубо говоря, что должно быть много танков, на каждый танк — полсамолета, на то и на другое — по 20 десантников. Это позиция военных профессионалов, которые не задумываются о бюджете страны. Хрущев же сказал, что поскольку наша экономика — не более трети американской, то соревноваться с ними по общепринятым канонам — значит проиграть. И столько же вооружений, сколько они, мы произвести не сможем.
— А что можем?
— Можем, как в войну, сосредоточить все на главном направлении. Главное направление — создание ракетно-ядерного комплекса ответного удара. Причем небольшого. Речь шла о нескольких сотнях ракет. Остальное, считал он, мы не должны развивать вообще, поскольку это излишняя трата денег.
— Довольно рискованно так обходиться с армией, тем более не так давно выигравшей войну.
— В 1955 году было принято первое решение: прекратить строительство океанского флота. Моряки до сих пор проклинают за это Хрущева. Хрущев же считал, что у нас все равно нет денег, чтобы высаживать морских пехотинцев на западном или восточном побережье Америки или соревноваться с американцами в Тихом или Индийском океане.
— Почему начали именно с флота?
— Потому что в тот момент как раз обсуждалась вторая стадия строительства флота. Первая была при Сталине. На вторую в следующие десять лет предполагалось потратить от 110 до 130 миллиардов тогдашних рублей. Вот с этого и началось то, что можно назвать реформой, которая получила окончательное развитие в выступлении Хрущева на Совете обороны в 1963 году.
— Вы были на том заседании?
— Да. Хрущев говорил о том, что мы создадим достаточное количество ракет и что нужно полностью преобразовать армию, сократив ее до полумиллиона человек, а остальную часть сделать по образцу американской национальной гвардии — то есть люди будут жить дома и регулярно заниматься военной подготовкой.
— А что происходило между 1955 и 1963 годами?
— Именно в этот период началось сокращение армии, которая к 1963 году уменьшилась на три миллиона и составляла 2,5 миллиона человек.
— Как же удалось интегрировать эти миллионы людей в гражданскую жизнь?
— Во-первых, сокращения происходили в основном за счет увольнения солдат срочной службы, которые просто возвращались домой. Специальной жилищной программы не было, тогда говорили: построим пятиэтажки, и людям будет где жить. Военным, уволенным в связи с сокращением армии, квартиры предоставлялись вне очереди. Открывались курсы переквалификации. Все время приводился в пример майор Чуб — или Чиж, не помню,— который после увольнения стал самым знатным свинарем. Военные возмущались, для них это была большая трагедия. Но в стране была жесткая централизованная система, распоряжения спускались сверху и выполнялись.
— Генералы сопротивлялись?
— В 1960 году несколько военачальников резко протестовали в связи с сокращением армии. Это были Тимошенко, Конев и Соколовский. Их отправили в отставку. Военные, естественно, всегда относятся к подобного рода реформам отрицательно. Им нужно как можно больше оружия и как можно больше солдат. К тому же тогда сократили службу в армии и установили ту продолжительность, которая существует и сегодня: два года в армии и три — на флоте. Тогда же Хрущев запретил призывать в армию студентов. Помню, как он спорил по этому поводу с маршалом Гречко. Хрущев говорил ему: "Ты ничего не понимаешь, мы же учим студентов не маршировать, а чтобы они производили продукцию, а ты их хочешь в армию призывать. Не студенты же для армии, а армия для народа".
На том же Совете обороны в 1963 году Хрущев дал задание военно-промышленной комиссии, Устинову, подумать, что будут впоследствии производить ракетные заводы. Повторяю, и ракеты Хрущев не собирался строить сотнями тысяч.
— Значит, думал о конверсии. С кем же он не поссорился? С танкистами?
— В 1964 году, за месяц до своей отставки, он выступал на военном совещании в Кубинке. Там был танкодром. И Хрущев сказал, что мы, видимо, будем вынуждены прекратить производство танков. Ни до единого, естественно. Но он считал, что танковая армия сегодня как кавалерия после гражданской войны. И ее просто уничтожить противотанковыми ракетами. А танки стоят очень дорого, поэтому он и предлагал пересмотреть отношение к этой армии. Конечно, у него была иная концепция, нежели сегодняшняя. Помимо тезиса об асимметрии он закладывал в нее также тезис о том, что при противостоянии двух сверхдержав не может быть ограниченной войны. А значит, не надо рассчитывать, что мы будем воевать два года, а потом применим ядерное оружие. Лучше, считал он, эту армию сейчас сократить, а если кто-то начнет войну, то мы ударим сразу.
— Хрущеву было трудно договориться с военными?
— Они спорили. Хрущев, например, был категорически против разработок тактического оружия. Он говорил, что в столкновении двух сверхдержав будут играть роль баллистические ракеты с большим зарядом, а маленькие заряды создают, во-первых, иллюзию дозволенности, а во-вторых, стоят столько же, сколько и большой. Помню, Гречко давил на него: давайте начнем производить атомные пушки. В то время это было очень модно. Хрущев ответил, что у нас есть пара таких пушек, которые мы два раза в год показываем на парадах. И хватит. При Брежневе построили, кстати, семь тысяч таких пушек. Но дело в том, что в отличие от следующих руководителей Хрущев и Эйзенхауэр участвовали в войне, и они относились к тому, что говорили генералы, достаточно критично, но с уважением. Кстати, Эйзенхауэр, когда уходил, предостерегал от того же, по сути, что и Хрущев. Он считал, что самое опасное для Америки — если формирование военной стратегии окажется в руках военно-промышленного комплекса. Позднее это произошло в России, это произошло и в Америке при Рейгане.
— То есть военную стратегию должны формировать политики?
— Да, Хрущев говорил: мы не будем воевать с Америкой, мы не будем высаживаться, мы должны запугать, предотвратить войну и развивать экономику. А уже под эту стратегию военные должны были подсчитать, сколько им нужно, скажем, межконтинентальных ракет: две, пять или пятьдесят.
— И сколько?
— Они говорили, что 500, если мне не изменяет память. А Хрущев спрашивал, не хватит ли и 200? Вы знаете, я когда-то разговаривал с бывшим американским министром Робертом Макнамарой. Ведь в те же 60-е годы, когда у нас шли споры — 200 или 500, американцы приняли решение произвести 1100 "мини-тминов". Я удивился, почему они приняли такое решение, почти в три раза превышающее те цифры, которые обсуждались у нас. Он засмеялся и сказал: "Знаете, когда шло обсуждение на комитете начальников штабов, то и у нас была цифра где-то между 300 и 500. А когда мы пришли к Кеннеди, он сказал: 'Вы что, с ума сошли? Меня и так избиратели упрекают, что мы отстаем в ракетной гонке, а вы говорите, что нам достаточно 300-500 ракет'. И увеличил цифру в три раза". Начальник всегда прав.
— А отцу удалось уменьшить цифру, которую предлагали генералы?
— В то время решение не принималось, ведь постановка ракет началась в 1967-м. Но он был склонен к той цифре, которая угрожала бы разрушением экономического потенциала США, транспорта и прочее — то есть делала бы для той стороны войну бессмысленной. И не более того. Ведь большинство политиков рассуждало тогда как: не сколько мне нужно ракет, чтобы уничтожить, скажем, СССР, а какие потери я готов воспринять, чтобы победить противника. И руководители США тех времен считали, что никакие потери для них недопустимы в качестве платы за победу над коммунизмом. На этом и строилась стратегия. Потом все изменилось.
— Такое ощущение, что все эти годы Хрущев беспрерывно спорил с генералами.
— Это так. И это был всегда разговор на равных. Они не боялись все открыто сказать друг другу. Заседания длились днями. Не так, как на Совете обороны у Ельцина, когда он сократил время выступления министра с получаса до 15 минут.
— Но и Хрущев иногда принимал кардинальные персональные решения. Вы сами упомянули трех уволенных военачальников. Такая же участь постигла и маршала Жукова.
— Отставка Жукова была, скорее, превентивной мерой. Никем не доказано сейчас, что Жуков не хотел перехватить власть. Он организовал спецподразделения без санкции ЦК. Это было недопустимо. Я отношусь к Жукову с большим уважением. Он был человеком решительным, как военный имел свою точку зрения, как военный политик вполне мог сказать, что в стране пора навести порядок. И он был не одинок. Хрущев описал в своих мемуарах, как в Генеральном штабе, когда разбирали Жукова, на него стал нападать генерал Москаленко, и Жуков ему грубо ответил: "Ты-то что на меня лезешь? Ведь ты же сам мне говорил: бери власть, бери власть..." Видимо, такая возможность обсуждалась. Жуков вполне мог сказать, что лучше знает, как руководить государством. Я, кстати, помню последний телефонный разговор Хрущева и Жукова. Мы были на даче в Огарево. Вертушка стояла рядом с входной дверью. Мы вернулись с прогулки и раздался звонок. Никита Сергеевич всегда подходил к этому телефону. Дверь была открыта, и я невольно слышал разговор. Видимо, Жуков спросил: "Что же ты так со мной поступил?" — потому что отец ответил: "А ты как поступил? Ты сам?" Вот, собственно, и все.
— Жуков не разделял военной политики Хрущева?
— До 1957 года разделял. Он соглашался, что нам не надо держать военные базы в Финляндии и Китае, поскольку в условиях ядерной войны они нам не помогут, а политический выигрыш, если их убрать, будет. Он был согласен с сокращением армии. Он был инициатором увольнения старших военачальников, которые достигли возраста 55 лет. Говорил, что ему не нужны люди, которые будут возить с собой госпиталь. Так, кстати, и родилась известная "райская группа" МО. Правда, она должна была прекратить свое существование с уходом героев войны, но остается до сих пор.
— А после 1957-го?
— Количество недовольных решениями Хрущева увеличивалось. Помню, был очень длинный спор, какие должны быть бронетранспортеры: на гусеницах или на колесах. Хрущев поддержал "колесников", поэтому "гусеничники" были им недовольны. Хрущев говорил, что надо делать крылатые ракеты, а большинство генералов считали, что достаточно баллистических. Споры были по каждому конкретному случаю.
— Это приблизило его опалу?
— Конечно. К 1964-му году у военных сформировалась позиция. Они считали, что сокращение армии, прекращение производства танков, пушек и резкое сокращение фронтовой авиации разрушает армию, делает страну беззащитной. Короче, совершается предательство. То же, собственно, говорят и сейчас. И даже те военные, которые были близки к Хрущеву, оказались на другой стороне. Я имею в виду Гречко, Бирюзова, Малиновского. Инициировали смещение Хрущева, естественно, другие, но военные поддерживали.
— А преемником они были уже довольны?
— Пришел добрый Брежнев. Самое смешное было, я помню, когда на конкурсе на межконтинентальную баллистическую ракету в финал вышли Янгель и Челомей. Янгеля поддерживал Устинов, а Челомея — Гречко. Они пришли к Брежневу: "Какую ракету принимать?" "Да что вы! — сказал Леонид Ильич.— Давайте делать обе!" И стали делать обе, и были счастливы. Брежнев считал, что денег у нас достаточно, и точно знал, что ссориться с военными опасно.
"Хрущев сказал, что поскольку наша экономика — не более трети американской, то соревноваться с США по общепринятым канонам — значит проиграть"
"В 1960 году несколько военачальников резко протестовали в связи с сокращением армии. Это были Тимошенко, Конев и Соколовский. Их отправили в отставку"
"Инициировали смещение Хрущева, естественно, не военные. Но военные поддерживали"