Фестиваль театр
В Авиньоне открылся 64-й театральный фестиваль, одно из главных событий европейского культурного лета. В Почетном дворе Папского дворца нынешний приглашенный художественный руководитель фестиваля, прославленный швейцарский режиссер и музыкант Кристоф Марталер представил свой новый спектакль "Papperlapapp". Столь резко негативного отношения публики к зрелищу РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ в этих стенах за последние годы не видел.
Почетный двор авиньонского Папского дворца не только одна из самых действительно почетных театральных площадок Европы, но и одна из самых опасных и коварных: во-первых, две с лишним тысячи зрителей — вместимость все-таки не театра, но концертного зала; во-вторых, открытое южное небо над головой актеров и зрителей; в-третьих, достающие, кажется, до этого неба стены 700-летней давности. Волей-неволей любой режиссер должен здесь вступать в диалог с историей — не только славного фестиваля, основанного в конце 40-х годов прошлого века великим романтиком театра и просветителем Жаном Виларом, но и с историей всей европейской цивилизации и культуры.
Идею пригласить сюда на постановку Кристофа Марталера можно считать одновременно безумной и снайперски точной. Безумной — потому что громоздкие, если судить по размерам декораций, спектакли швейцарского мастера обычно хрупки и деликатны (что не отменяет их ироничности) по сути своей и по структуре. Когда господину Марталеру впервые предложили в качестве площадки Папский дворец, он ответил цитатой из Роже Планшона: "Пленэр хорош для пикника, но не для театра". Ведь и огромные игровые пространства, которые выстраивает для Кристофа Марталера его постоянный соавтор художница Анна Фиброк, всегда замкнуты, принципиально изолированы от внешнего мира — даром что обычно она берет за основу какое-то подсмотренное в реальной жизни пространство. Об этом принципе напоминает выставка макетов госпожи Фиброк "Зеркала реальности", устроенная в одном из авиньонских выставочных залов, кстати, бывшей зеркальной мастерской.
Но все-таки Папский дворец соблазнил Марталера: во всех своих спектаклях он так или иначе говорит о кризисе европейской цивилизации, о культуре, у которой все осталось в прошлом, о людях, которым нечего больше ждать и не во что верить. И место, где некогда был разыгран один из самых интересных раундов в долгой борьбе между светской и религиозной властью, швейцарскому режиссеру не чуждо. Сам Кристоф Марталер признался, что знаменитый исторический конфликт между понтификом Бонифацием и королем Франции Филиппом как раз и послужил для него источником вдохновения.
Любой папа самого господина Марталера за "Papperlapapp" (переводится это выражение как "бла-бла-бла-бла", то есть пустая болтовня) немедленно проклял бы. Пространство Анны Фиброк на сей раз представляет собой нечто среднее между католическим собором и прачечной. Деревянные скамейки, исповедальня с решетчатым окошком, мраморные гробницы поверх стершихся от старости плит, а посредине сцены вместо алтаря водружена огромная стиральная машина, а около нее — прилавок с охлажденной кока-колой. В спектакле немало саркастических сцен, зло пародирующих религиозный ритуал, вроде той, когда персонажи падают ниц и начинают истово молиться на хозяйственную сумку-тележку, из которой старичок-проповедник потом извлечет багет. Или той, где из-за окошка исповедальни вдруг полетят снопы искр, а из двери ее вместо священника выйдет рабочий в шлеме и со сварочным аппаратом.
Герои Марталера кочуют из одного спектакля в другой — растерянные мужчины и женщины неопределенного возраста в костюмах и платьях немодных фасонов и расцветок. Слегка растерянные, вроде бы доверчивые, но готовые и к агрессии. "За мной, дамы и господа, добро пожаловать в брюссельский Дворец правосудия",— ведет за собой группу слепец-экскурсовод с растрепанной рыжей шевелюрой и в красных башмаках. Кристоф Марталер показывает европейцев (столица Евросоюза названа не случайно), навсегда сбившихся с пути. Они, конечно, могут чувствовать себя королями: укладываются спать на гробницы и застывают, точно мраморные фигуры сиятельных покойников. Но, в сущности, они обречены на слепоту и вымирание.
Грустная и очень медленно двигающаяся во времени клоунада Кристофа Марталера, как и прежде у него, насмешливо-музыкальна: здесь не просто звучат иногда переиначенные до неузнаваемости Бах и Шопен, Вагнер и Эрик Сати, Моцарт и Верди, но сам Папский дворец становится словно огромной музыкальной машиной — звук доносится из открытых окон разных этажей, переливается сверху через стены, гибнет где-то в глубине невидимых залов. Один раз огромная трибуна, на которой сидят зрители, сама начинает стонать и вибрировать, точно идет землетрясение, но это, пожалуй, единственный акт прямой "агрессии", с которой режиссер идет на зрителя...
Реакция зрителей на спектакль достойна описания. Дело в том, что авиньонская публика в принципе исключительно терпелива и вежлива,— в том же Папском дворце вашему обозревателю не раз приходилось дивиться этим качествам зрителей, готовых высиживать, не шелохнувшись, скучнейшие многочасовые драматические спектакли. С "Papperlapapp" уходят, и не стыдливо, бочком, по одному, а компаниями, как говорится, пачками. Не похоже, чтобы причиной столь демонстративного неприятия было оскорбление интимных религиозных чувств людей. На премьере один из голосовавших ногами устроил в проходе свой мини-спектакль, спародировал манеру персонажей двигаться — и даже заслужил аплодисменты оставшихся. Те, кто ушел, не увидели пронзительной последней сцены, в которой все герои Кристофа Марталера вдруг достали откуда-то костыли и палки и, превратившись разом в беспомощных колченогих стариков, медленно и обреченно уползли под низкую арку в углу сцены.