Правозащитник и писатель Владимир Буковский по просьбе "Власти" рассказал, как в декабре 1976 года его обменивали на лидера Коммунистической партии Чили Луиса Корвалана.
— Меня без всяких объяснений этапировали из "Владимирского централа" в "Лефортово", где я провел одну ночь перед вылетом в Швейцарию. О том, что меня собираются обменять на Корвалана, я не знал. Со мной никто не разговаривал и никаких официальных заявлений не делал. Утром за мной пришли 12 человек в штатском и сказали, чтобы я собирался. Все, что у меня тогда с собой было, за исключением приговора и тюремной одежды, мне разрешили забрать, включая половую тряпку, хозяйственное мыло и массу других бытовых вещей. После все это я привез с собой в Цюрих. Что касается моей семьи — матери, сестры и племянника, то им не разрешили взять ничего, кроме личных вещей и нескольких книг, да и то все было тщательно осмотрено. Принудительно меня облачили в дорогую гражданскую одежду — помню, это был шикарный французский костюм, рубашка и изящный галстук. Видимо, все это было куплено специально для обмена. Не думаю, что это было проявление заботы — просто так им было удобно.
Как только я собрался, эти 12 чекистов посадили меня в микроавтобус и куда-то повезли. Только в самолете, где я встретился со своей семьей, мать сообщила, что меня собираются обменять на Корвалана и выдворить из страны. Сама она узнала об этом накануне вечером: ее вызвали на Лубянку и заявили, что завтра утром мать вместе со мной должна покинуть Советский Союз. Будучи очень смелой и уверенной в себе женщиной, мама сказала, что никуда не уедет без дочери и внука. Видимо, в тот же вечер об этом сообщили Андропову, и он разрешил выпустить из страны мою сестру и племянника. Но маме запретили кому-либо об этом говорить. И первое, что она сделала, придя домой, — позвонила Сахарову и обо всем рассказала.
Официальное объявление мне было сделано только при пересечении воздушной границы: подошел руководитель сопровождавшей нас группы чекистов и сказал, что по решению советского руководства я вместе с семьей выдворяюсь с территории СССР. Мне тем не менее оставили советское гражданство, а также пообещали выдать паспорт для проживания за границей, действительный в течение пяти лет. Я сказал, что не отсидел еще шесть лет — мне объяснили, что срок не отменен. Тогда я спросил: "Получается, что вы организовали мне побег из тюрьмы?". На что мой конвоир усмехнулся и сказал: "Называйте это как хотите. Моя задача — выполнить распоряжение руководства".
В Швейцарии, куда меня привезли, обмен произвели прямо на поле, где находились два самолета, окруженные швейцарскими войсками. Процедура передачи заключенных, то есть меня и Корвалана, происходила между тремя послами — американским, чилийским и советским. Они приехали на поле на своих машинах. Советский посол посадил нас к себе в машину, американец забрал Луиса Корвалана у чилийцев и отвез на советский борт, затем подъехал к советской машине, забрал нас и отвез в аэропорт. Все заняло не больше 15 минут. Что я думал и чувствовал тогда, уже не помню, все-таки прошло 34 года. Но я хорошо помню, что когда я улетал из Москвы, меня не оставляли тяжелые и очень противоречивые чувства. С одной стороны, я освободился из тюрьмы и стал свободным человеком, с другой — отчетливо понимал, что отныне навсегда отрезан от родной страны, что никогда не увижу своих друзей и близких. Уехать из Советского Союза в эпоху холодной войны было почти то же самое, что умереть.