Цирк гастроли
Европейской премьерой шоу Даниеле Финци Паски "Кортеж" (Corteo, 2005) в Петербурге началось российское турне легендарного Cirque du Soleil, превратившегося за 30 лет из авантюры канадских уличных циркачей Ги Лалиберте и Даниеля Готье в глобальный, точнее, глобалистский феномен. По мнению МИХАИЛА ТРОФИМЕНКОВА, его главное достоинство в том, что он лишь притворяется цирком.
Наслушавшись разговоров о труппе, совершившей революцию в цирке, от "Кортежа" ждешь то ли адских трюков, то ли запредельного шоу. Однако, не обнаружив ни того, ни другого, разочарования не испытываешь. Трюки — старые добрые, простые. Простые, естественно, в той степени, в какой просто ходить по проволоке вниз головой или танцевать под куполом фламенко, а акробаткам — работающим без лонж — обвивать люстры гроздьями своих тел и летать между трапециями с непринужденной и слегка пародийной зазывностью танцовщиц канкана.
По гамбургскому счету от цирка ждешь не рекордов, не смертельных номеров, а иллюзии. Иллюзию же "Солнечный цирк" создает с лихой легкостью, не сбиваясь с изначально заданного ритма. Верный ритм, подчиняющий себе зрителей,— первооснова убедительной иллюзии. Когда через сцену пробегают как бы сами по себе несколько пар туфелек, нетрудно понять, как это сделано, но если первая реакция — возглас "Это как?", механика трюка уже не важна. Номера шоу неравноценны, но в лучшие мгновения рождается магия цирка — а больше ничего и не требуется.
Не знаю, проецирует ли такую магию обыкновенный цирк. "Кортеж" не цирк, а спектакль о цирке, но такой, где акробатов играют акробаты, канатоходцев — канатоходцы, лилипутов — лилипуты, а клоунов — клоуны. Даже о куриных тушках, ливнем обрушивающихся с небес, хочется сказать, что их играют куриные тушки. Играют, естественно, не по Станиславскому. Да и сюжет — видения умершего клоуна — абсолютно условен. Это театр, поскольку Паска работает с мифом цирка, сложившимся во многом благодаря Федерико Феллини. В нем силен элемент китча, но не салонного, а площадного, органического, грубоватого.
Миф чреват припадками многозначительной сентиментальности в духе, что ли, Марселя Марсо и прочих грустных клоунов. Пара лилипутов обещает изобразить Ромео и Джульетту — и думаешь с тоской: ну, началось. Но лирика оборачивается бурлеском, объятия — чередой комических катастроф и бегством Ромео на своевольной лошадке, порой разваливающейся пополам.
Даниеле Финци Паска создает иллюзию именно что площадного представления. На арене возникает вторая арена, а труппа, сопровождающая на манер оперного хора акробатов,— и участники, и зрители шоу. Мизансцены просты: ну окружила труппа дуэт акробатов на подкидной доске, ну крутится вокруг них бешеный барабанщик, ну хрипло стонут фламенко два мужика, пока алая плясунья уходит в небо по проволоке, натянутой под крутым углом. Но авторская музыка Филиппа Ледюка и Марии Бонцанго, умелое освещение и точно подобранная гамма костюмов превращают мизансцены во фрески и барельефы. Художник Жан Рабасс работал на "Деликатесах" (1991) и "Городе пропавших детей" (1995) Жан-Пьера Жене и Марка Каро, "Видоке" (2001) Питоффа: короче говоря, этот цирк заполучил одного из главных визионеров мира.
Незатертая, незамыленная легкость шоу тем удивительнее, что "Солнечный цирк", хотя и уходит корнями в анархическую стихию эпохи после 1968 года, прежде всего колоссальный бизнес, индустрия со стационарными шоу от Лас-Вегаса до Токио, тысячами сотрудников, выпуском сопутствующих товаров. Ги Лалиберте со своими $2,5 млрд занимает 261-е место в списке Forbes, экономисты считают его шоу идеальным примером создания нового рыночного сектора, а с 2008 года 20% акций — у фирм из Дубая.
Но "сетевой супермаркет" умеет казаться лавкой чудес — наверное, это главная иллюзия из тех, что создает Cirque du Soleil.