Почем фунт лоха

"Энциклопедия лоха" Ксении Собчак написана с нелюбовью к людям, но ей не откажешь в наблюдательности: даже богатый человек в России неуверен в себе и зависит от чужого мнения

Андрей Архангельский

Калейдоскоп лохов составлен с большой тщательностью: здесь каждый при желании сможет узнать себя. Лох сладкий, лох позитивный, лох чести, лох-силовик, лох-мыслитель. Все мы лохи, одним словом. Собчак обладает талантом как-то раздражить всех, настроить против себя; кроме того, что ее и так некоторые ненавидят, в принципе, она еще и поддает жару, усиливая эту ненависть. В этом есть, безусловно, какая-то личная психологическая проблема, но речь не об этом; агрессия заслоняет то ценное, что у Собчак есть. Главное преимущество автора в том, что она независима. Наша интеллектуальная среда оттого неимоверно скучна и неплодородна, что в ней не прижилась культура полемики и критики, столкновения идей, не говоря уже о культуре интеллектуальной провокации. Собчак ценна именно тем, что подает пример такой свободы: она не боится полемизировать хоть с кем и самоиронии ей тоже хватает. Поэтому я призываю читателя не пренебрегать таким автором — не отбегать, как от прокаженной, а отнестись к ней сугубо рационально.

На основной вопрос книги "Кто же не лох, если все лохи?" — Собчак отвечает так: "Человек, иммунный к бацилле лоховства, шляется по жизни вдоль и поперек как ему взбредет в голову. Если кто и живет в узких рамках "можно — нельзя", так это как раз главный герой нашей книги — его величество лох". Если вдуматься, Собчак поднимает очень важную психологическую проблему: самосознания и самоидентификации российского общества. Но начать тут следовало бы с рассмотрения самого понятия "лох" (дырка в переводе с немецкого) — одного из самых популярных в нашей повседневной речи. Его если и вслух не произносят, то уж точно держат в уме, как емкий, универсальный термин — и богатые, и бедные, и интеллигенция, и власть. У него есть синонимы — невежественный, тупой, зашоренный, недалекий, дикий, зашуганный, отсталый, несвободный, наконец, но "лох", в отличие от синонимов, имеет ярко выраженную агрессивную окраску. Этим словом у нас помечают всякого, к кому питают необъяснимую ненависть или презрение, но не могут их объяснить рационально.

Однако самой постановкой вопроса "Кто таков лох?" Собчак вскрыла одну тяжелую русскую рану. Еще Достоевский в "Дневнике писателя" замечает, что русские одновременно озабочены двумя прямо противоположными заботами: что о них подумают другие и явной демонстрацией того, что им на мнение других наплевать. Популярность слова "лох", которое используется не столько для нападения, сколько для самозащиты, вызвана именно болезненным вниманием к мнению других. "Если в вас нет ни капли лоховства, у вас просто не было бы свободного времени на чтение моей книги",— замечает Собчак. То есть, чтобы не быть лохом, нужно просто не думать в этих категориях — вот один из главных тезисов книги. И именно на изгнание этого беса — постоянного сомнения в своей "правильности" — она и рассчитана.

Что касается одежды и аксессуаров, мебели, машин и домов (что приобретают лохи в надежде скрыть свое лоховство, по мнению Собчак), тут, в принципе, все то же самое. Лох — тот, кто боится быть собой. В этом смысле подруги Собчак, владелицы бутиков и редакторши глянца, выступающие в роли учителей хорошего вкуса, выглядят не менее смешно, чем те, над кем они смеются. Так много уделять внимания одежде, как они,— точно такой же признак лоховства, выражаясь языком Собчак, как и дорогой шерстяной пиджак на пленэре. В принципе, разговор о том, как плохо у нас все одеваются,— это ведь тоже о внутренней свободе. Даже если одеваешься дорого, модно, "правильно", все равно не станешь денди: чтобы одеваться хорошо, нужно еще уметь эти правила нарушать, в том числе и собственные правила,— вот что старается внушить Собчак. То, что у нас среди элиты нет денди,— свидетельство того, что внутренних изменений в сознании элиты так и не произошло.

"Смысл дорогих вещей в том, чтобы сделать свою жизнь похожей на то, чем она не является",— пишет далее Собчак. Вроде бы это о вещах, но на самом деле все глубже: это о том, что покупка дорогих вещей в 1990-е и сегодня имеют совершенно разную мотивацию. В 1990-е годы все надеялись стать европейцами и покупали дорогие вещи в надежде стать частью "цивилизованного мира". То есть в той покупке была сверхидея, надежда, мечта. А теперь выяснилось, что европейцев из нас не получилось, и сегодня мы стремимся дорогими покупками скрыть эту травму от себя и других — нашу обиду, что из нас так и не получилось ничего качественно другого. Собчак описывает сцену в модном дорогом ресторане: пока мастера итальянской гастрономии готовят вручную восхитительные равиоли, лангустинов и кальмаров, посетители в зале танцуют медляк под песню "Владимирский централ".

Это и печалит автора — что обстановка поменялась, а люди остались те же. "Аркадий Новиков начинает делать новый проект, а на раскрученные места отовсюду начинает наползать, пузырясь и чавкая, бесформенная биомасса". Если не обращать внимания на обычную человеконенавистническую интонацию, речь вот о чем. Ресторатор сегодня предлагает не новые блюда или интерьер, а новую идею места, желая в конечном итоге сделать посетителей другими; а люди набегают в модное место и превращают его в привычное болотце. Низкое качество публики убивает любую попытку творчества. Публика постоянно требует новизны, но сама не хочет при этом становиться другой.

Или вот еще одно ее наблюдение: склонность элиты употреблять в разговорах уменьшительные суффиксы — гостишка, кафешка; это свидетельство того, что "лоху неуютно живется в огромной и враждебной вселенной, поэтому лох начинает заигрывать с ними"; верное замечание, но недодуманное: ведь таким образом человек пытается одомашнить враждебный ему мир, приручить, сделать своим. "Лох питает страсть к модным технологиям: они помогают убивать свободное время"; верно, но опять недодумано! Ведь склонность к гаджетам — это новая иллюзия спасения, вера в то, что техника сама по себе способна сделать тебя совершенным человеком. "У лоха за что ни хватишься — все святое. Особенно родина и дети". Это уже финальные аккорды книги — о темах, которые являются для лоха табуированными. Кроме прочего, книга Собчак — живой укор интеллектуальной элите: этим на самом деле должны были бы заниматься филологи, социологи, философы — вбрасывать в общество яркие, провокационные идеи, анализировать быт, повседневность, высекая из них крупицы смысла. Но где эти исследования, где серьезные и популярные книги на эту тему? Их нет. Сплошная дырка.