— Как хорошо, что ты приехал, папа! А то у нас разладилась вся система! — кричит Яша, и это означает, что скачанные мультики закончились, интернет далеко, а по обычному телевизору показывают футбол, где команды стран, о которых Яша хотя бы слышал, были разбиты странами, о которых не слышала даже Хана. Море холодное, в Москве жарко, и старшая сестра стремительно входит в возраст, когда меньше всего на свете интересуются младшими братьями.
Даже братья меньшие интересуют ее больше. Хана уже прочла семь килограммов взятых на отдых книг, среди которых "Голова профессора Доуэля", и теперь листает журнал "Вокруг света", разглядывая зверей.
— Если ящерица отбросила свой хвост, то следующий у нее вырастает без позвоночника, только из хряща, и вообще эта ящерица будет больше болеть и умрет быстрее, чем оставшаяся с хвостом. Пап, правда жалко, что если ты схватил ящерицу и она оставила тебе хвост, то у нее отрастет новый хвост, а у хвоста не отрастет новая ящерица?
— А хвост подергается и умрет! — добавляет Яша, его разговор про смерть увлекает очень, почти как Хану, но еще без страха, без гулкого ужаса по ночам, когда запутаешься впотьмах вдруг разросшегося коридора, не узнавая в нависшем зеркале как-то по-особенному маленького себя.
— Просто есть такая вещь — смерть,— рассуждает Яков, вышагивая по вечереющему парку.— Она бывает у пиратов. Она приходит.
— Яша, не перед сном! — неожиданно громко вскрикивает сестра, отчего в кустах раздается стрекот, быстро переходящий в треск, и оттуда на аллею вперед спиной вылетает кошка, одна из пятнадцати подсчитанных тут с утра, а за ней — пичуга не больше Ханиной ладони, с клювом наперевес. Найдя на асфальте четыре лапы, кошка бросилась наутек, а птица была бы готова вернуться к себе в кусты, но на пути стояли смеявшиеся мы, и ей пришлось отлететь подальше, и только тогда мы увидели на дороге причину схватки — маленького птенца. Он был серого цвета под стать земле, его легкие новые перья скорее казались мехом, и он испуганно поводил удлиненной своей головой, так что сверху казался почти мышонком, и тут же мог бы погибнуть во второй раз, но дети, одновременно ринувшиеся погладить, столкнулись лбами, так что птенчик достался мне и мелко трясся в руке, царапаясь несоразмерно большими когтями.
— Давай отнесемте его домой! — от волнения у Яши путается язык.
— А чем мы будем его кормить?
— Мы один раз на даче нашли галчонка и нарезали ему дождевого червя,— сказала Хана, и я подумал, что в следующий раз надо подсунуть ей не Беляева, а Бианки.
— Ну и как, он съел?
— Понимаешь, это был очень большой червь, его голова и, ну (здесь Хана глядит на Яшу) сам понимаешь, другая часть расползлись, а серединку он съесть не смог, очень большой для него кусок, видимо, получился.
— Вот видишь, а этот птенец ведь меньше галчонка?
— Намного меньше. А что он вообще-то ест?
— Они едят комариков, я знаю,— встревает Яша,— и я могу их ловить.
— Где?
— У себя в спальне. Они прилетят покусать меня, а птенец их съест!
— Пожалуй, Яша, это не подойдет.
— Тогда его можно оставить здесь, мы отойдем, и мама ему поможет.
— Их обоих кошки съедят!
Совершенно безвыходное положение.
В этот момент солнце окончательно закатилось, стало холодно и темно так резко, как только у моря в детстве, как не бывает во взрослой раскалившейся за день Москве, куда, ну правда, не везти же с собой птенца.
— А давайте положим его назад?
— Куда назад?
— Ну он же не живет прямо на дороге, у него, наверное, в кустах гнездо, из которого он из-за кошки выпал.
Эта простая мысль мне в голову не приходила. Одной рукой нащупывая гнездо — куст состоял из сплошных колючек,— другой я пытаюсь просунуть между веток дергающегося птенца.
— Хана! Возьми телефон, посвети мне немного слева!
— А можно я?
— Нет, Яша, тебе нельзя!
— Ну почему? — заныл Яша, пряча в рукаве свой главный козырь — сам телефон.
— Потому что ты так и не выучил, где правая рука, а где левая! — быстро соображает Хана и выхватывает iPhone у на всякий случай держащего его обеими руками брата.
— Я обиделся! Я ушел! — И он действительно сделал оба шага, отделявшие его от темноты.
Мы посадили птенца на место и отошли от куста смотреть, вернется ли взрослая птица, но так и не разглядели. И, замерзнув, молча пошли домой — до конца аллеи, а там направо. Когда мы подошли к крыльцу, рядом раздался знакомый писк.
— Кто здесь? — по-мхатовски охаю я.
— Это птенчик, вы потеряли брата, он прячется от кошек за крыльцом, но они обязательно его съедят!
Хана прыснула, и из нее уже почти вырвалась очередная едкая реплика, какими взрослеющие сестры подкалывают малявок, но я успеваю ее обнять таким специальным захватом, который легко перерастет из отцовской ласки в тягостное удушье, если она немедленно не задумается и не отбросит хвост.
— А тебе там в темноте не страшно? — серьезным голосом спрашиваю я.
И тогда Яша выдал правдивый, даже ему самому невдомек насколько точный ответ: "Пока нет".