Фестиваль кино
Основной конкурс 32-го Московского международного кинофестиваля добрался до единственной в нем русской картины, "Воробья" Юрия Шиллера, а также до фильма самого известного участника конкурса, венгерки Марты Мессарош,— "Последний донос на Анну". Особых поводов для национальной гордости "Воробей" ЛИДИИ МАСЛОВОЙ не доставил.
Игровой дебют известного документалиста Юрия Шиллера учит любить родину и вообще все живое предельно прямолинейно. Заглавный герой картины — деревенский мальчик по фамилии Воробьев, рассуждающий об устройстве вселенной с неуклюжими ужимками: юный артист Денис Бабушкин, у которого на крупных планах видны нарисованные веснушки, играет детскую непосредственность с таким же нажимом, как 40-летний артист ТЮЗа — Тома Сойера. Кроме мальчика ярким носителем нравственного начала в фильме является богоугодная странница, которая поражается, "сколько жизни вокруг", и спасает бездомную собаку от жестоких деревенских мальчишек. Жизни в деревне действительно полно, и вся она без умолку квакает, стрекочет, кудахчет, кукует, играет на гармони и поет. Значительная часть действия происходит на проселочной дороге, а главной метафорой служит мифический табун свободолюбивых лошадей (авторы намекают, что и сам Воробей способен оборотиться жеребенком). Одна сивка-бурка даже заглядывает в окно школы, отвлекая героя от занятий и как бы говоря, что образование, конечно, хорошо, но близость к природе все равно важнее. В социологическом смысле "Воробей" легко интерпретируется как лирический всхлип по умирающей русской деревне, но в художественном плане этот нарочито корявый и заплетающийся инфантильный язык повествования звучит довольно фальшиво.
Параллельно с русской картиной в конкурсе ММКФ прошел большой косяк картин об ужасах социалистического лагеря. "Берлин, Боксхагенер Платц" рассказывает о жизни одной семьи в Восточном Берлине 1968 года, душой которой является бабушка, часто менявшая мужей и теперь имеющая много поводов каждый день захаживать на кладбище. В 1968 же году начинается действие чешской картины "Как рай земной" Ирены Павлазковой, героиня которой накануне оккупации Чехословакии советскими войсками пытается не обращать внимания на политику, сосредоточившись на бурной личной жизни, но ей как на грех все время подворачиваются диссиденты. Еще более мелодраматический извод диссидентской темы эксплуатирует в "Розочке", действие которой происходит в Польше в 1967-м, Ян Кидава-Блоньский: героиня не подозревает, что ее жених работает в органах, пока он не просит ее для пользы дела стать любовницей одного писателя-диссидента.
В "Последнем доносе на Анну" Марта Месарош пытается предложить более серьезный и драматичный взгляд на политику, хотя тоже сквозь призму женской психологии: в 1970-е годы венгерские власти пытаются вернуть в страну знаменитую диссидентку Анну Кетли, теперь живущую в Бельгии. Агитировать ее приезжает племянник ее давнего возлюбленного: чувствуя себя не совсем ловко, молодой человек пытается подчеркнуть свою аполитичность и все время напоминает, что он простой филолог. Демшиза Анна в ответ на его поползновения вяжет ему шапочку, напевает "Интернационал" и читает какое-то жуткое стихотворение, которое сразу настораживает первой строчкой "С тобой я снова как дитя...", а когда к концу фильма слышишь его пятый раз, начинаешь его тихо ненавидеть.
При попытке переместиться из стран бывшего социалистического блока чуть западнее и севернее, например в Швецию, как в фильме "Дорогая Элис", выясняется, что там тоже лагерь, только для беженцев, которых при всех формальных признаках полной ассимиляции все равно постоянно притесняют бюрократы. Например, добропорядочный шведский гражданин по фамилии Саид не может перевести деньги папе в Уганду, потому что его фамилия значится в неблагонадежном списке, а его жена не может сделать карьеру в адвокатской конторе, если не вернет себе девичью фамилию Карлсон. Об этой проблеме наверняка не понаслышке знает давний друг Московского кинофестиваля Отман Карим (его фильм "О Саре" в 2006 году получил главный приз ММКФ), уроженец Уганды, выпускник американского вуза и шведский резидент. Возможно, его политкорректный, в меру ироничный, местами перебирающий сентиментальности и пафоса, но в целом легкоусвояемый кинематограф американского покроя имеет шанс больше прийтись по душе председателю жюри Люку Бессону, чем сермяжная поэзия русской деревни или антитоталитарная восточноевропейская смурь.