премьера \ театр
Премьера шекспировской "Бури" в Национальном академическом драматическом театра им. Франко — одна из редких театральных работ Сергея Маслобойщикова на украинской сцене. В ней он выступил и режиссером-постановщиком, и художником, и автором музыкального решения. Не сумел совладать только с одной особенностью франковской труппы — играть любой текст как трагикомедию, где комедия блестяща и самодостаточна, а трагедия скучна и невнятна, считает ЮЛИЯ БЕНТЯ.
Сергей Маслобойщиков пришел в театр из смежного цеха: свои первые постановки — спектакли новорожденного Театра на Подоле — он оформлял будучи студентом Киевского художественного института. И в режиссуре он не любитель: окончил Высшие курсы сценаристов и режиссеров (мастерская Романа Балаяна), участвовал в нескольких интересных постановках в Киеве, а в последние годы с успехом осваивает оперную и не только режиссуру в Венгрии.
Таких универсалов, как Маслобойщиков,— одинаково хорошо чувствующих природу визуального и звукового искусств — в мире очень немного. Во франковской постановке шекспировской "Бури" (к слову, в Украине до сих пор не ставившейся) он выступает в трех ипостасях — режиссера, художника и композитора. При этом спектакль получился не целостным, а четко расчерченным на эпизоды, и некоторые из них крайне удачны, а некоторые — почти провальны.
В каком-то смысле такой результат вторит шекспировскому тексту — запутанному, полному иносказаний, героев-двойников и потусторонних сил. Ради получения власти брат убивает брата, слуга — своего господина, а низведенный до статуса раба хозяин острова в надежде взять когда-нибудь реванш осваивает роль шута-трикстера. Штука же в том, что ничего особенно плохого и не происходит: рок, который принято именовать злым, здесь сказочно добр, и даже боги в виде трех обличий Ариэля служат хорошим людям и выступают за справедливость и всепрощение.
Очень немногим актерам в "Буре" досталась только одна роль, а у Василия Баши и Богдана Бенюка их сразу по три — серьезная, комическая и фарсовая. Если прибавить к ним Олега Стальчука (дикарь и раб Калибан, нацепивший пенсне), то можно считать, что все те, ради кого стоит смотреть этот спектакль, уже названы. Но даже они в различных ипостасях в ценностном отношении не тождественны самим себе. Так, дуэт Бенюка и Баши в шутовском тряпье — это отдельный, гениальный, самодостаточный и самоиграющийся спектакль, не имеющий, кажется, никакого отношения к режиссерской власти Маслобойщикова. А они же, но уже в герцогских костюмах, выглядят статистами, чье присутствие на сцене приравнивается к отсутствию, и даже взглядом не выражают интереса к происходящему вокруг.
Пожалуй, в этой неспособности к серьезному разговору с публикой и состоит главная загадка франковской "Бури". Без шутовского колпака здесь ничего не получается ни у прекрасных актеров, ни у замечательного режиссера. То ли они не могут переступить через предубеждение, будто всякий "серьезный разговор" сегодня априори демагогия, и не надеются достучаться до зрителя, то ли сами едва ли верят в сказочный шекспировский социум без предательства и крови.
Может быть, именно поэтому у Алексея Богдановича мудрый волшебник Просперо вышел таким "плоским". Вот Александру Форманчуку в роли влюбленного Фердинанда можно с обнаженным торсом рубить дрова, а Анжелике Савченко в роли кокетливой невесты Миранды без конца поправлять пышные вьющиеся волосы. Но нельзя изменить миропорядок, просто стоя на авансцене и любуясь красотой своего зычного баритона.
Как-то глупо допускать, что это и есть режиссерский почерк художника Сергея Маслобойщикова — выстраивать спектакль из красоты голоса, волос и торса. Напротив, "Бурю" он принципиально писал в монохроме (где черный — это оттенки коричневого), подчеркивая подробности безыскусной сценографии с помощью изобретательных подсветок (художник по свету Виктор Святненко заслуживает отдельного комплимента). В ход пошли покатый и вертящийся деревянный пол, занавес с квадратной прорезью, экран в виде стеклянного щита, ведра воды и рулоны тканей природных цветов. Киевский театр вообще становится все более натуральным и экологичным на вид, пытаясь, видимо, закамуфлировать растерянность, неуверенность и отсутствие в актерских головах и душах понимания о добре и зле.