Бюро тюремных услуг

В марте "Власть" рассказывала о только что завершившейся реформе грузинского МВД (см. статью "Бюро полицейских услуг" в N 12). Другая реформа — тюрем — сейчас в самом разгаре. Спецкорреспондент ИД "Коммерсантъ" Ольга Алленова решила ознакомиться с новейшими грузинскими методами лишения свободы.

"Эти две тюрьмы — как Советский Союз и Европа"

Как-то раз знакомый, работающий в одном из грузинских банков, мимоходом рассказал, что его банк обслуживает пластиковые карты заключенных в тюрьмах. "Ваши заключенные имеют пластиковые карты?" — удивилась я. "Конечно,— ответил мой собеседник.— По закону каждый заключенный при поступлении в тюрьму получает карту, на которую родственники могут положить ему деньги. Этой картой они расплачиваются в тюремном магазине. Из обихода в тюрьмах вообще исключили денежную купюру — в целях пресечения коррупции".

Из этой беседы и родилась идея статьи: мне захотелось узнать, как реформы изменили жизнь заключенных в грузинских тюрьмах, которые еще пять лет назад содержались в старых, дореволюционных бараках без света и тепла и умирали от голода, если их не подкармливали "паханы" в обмен на разные услуги. Я отправилась в исправительное учреждение в поселок Ксани под Тбилиси. На территории новой тюрьмы, сданной в эксплуатацию в этом году, я увидела небольшой чистенький магазин с двумя девушками-кассирами. От обычного магазина он отличался только тем, что покупатели не заходили внутрь, а протягивали свои карты кассирам через окно. Покупали сигареты, воду, фрукты, хлеб, колбасу. Первое время здесь продавали даже хинкали, но потом решили, что традиционное домашнее блюдо заключенных слишком расслабляет.

— Денежные купюры на этой территории преследуются по закону,— говорит начальник тюрьмы Роберт Аракелов, один из немногих старожилов, не уволенных из пенитенциарной системы в ходе реформ. Еще семь лет назад зарплата начальника тюрьмы была 300 лари ($170), а надзирателя — 45 лари ($25). Но "доплаты" от заключенных и их родственников обеспечивали работникам тюрем безбедное существование. В результате реформы 80% работников пенитенциарной системы были уволены. Те, кто остался, прошли психологическое тестирование и курс переподготовки. Сейчас директор тюрьмы получает зарплату 2200 лари ($1300). Надзиратель — от 400 лари ($230). Надзирателем может стать любой выпускник школы, отслуживший в армии и прошедший полугодовой курс подготовки при министерстве по пробации, исполнению наказания и юридической помощи. Если в надзиратели идет офицер, его зарплата сразу возрастает до 600 лари.

Работой эти люди дорожат. Кроме стабильной зарплаты у них хорошая медицинская страховка, а главное — статус. Раньше работа в тюрьме считалась позорной. Работники тюрем были на побегушках у воров в законе, отбывающих срок. Теперь это уважаемые люди. Авторитет работников тюрем вырос вместе со снижением уровня коррупции: после серии показательных арестов высокопоставленных чиновников за взятки теперь все знают, что за коррупцию или халатное отношение к профессиональным обязанностям грозит тюремный срок.

— Раньше в тюрьму опасно было зайти,— вспоминает Роберт Аракелов.— Никакого уважения к начальнику тюрьмы не было: любой вор в законе мог хлопнуть его по спине, послать в магазин или заставить чай ему заваривать. Сейчас другое дело.

Мы идем по новой тюрьме, буквально залитой в серый бетон: бетонные стены, двор, главный многоэтажный тюремный корпус. Только футбольное поле земляное. Чистота и порядок — как в больнице. Выходим во внутренний двор: здесь жарко, заключенные без футболок сидят на скамейках и на земле. Увидев нас, натягивают майки и на всякий случай отодвигаются от начальства подальше. Возвращаемся в корпус. В одной из камер четверо обитателей вместо прогулки выбрали просмотр телевизора. На окне решетка, но окно открыто. Кровати аккуратно застелены. Больше всего поражает новенький чистый санузел.

Когда построили эту тюрьму на 2200 человек и часть заключенных перевели сюда из старой тюрьмы барачного типа, расположенной по соседству, они испытали настоящее потрясение.

— Эти две тюрьмы — как два мира, как Советский Союз и Европа,— рассуждает Аракелов.— Там, в старой зоне, человек — никто и зовут его никак. Здесь у него есть нормальные условия для жизни. А главное — у него есть права, он защищен.

Мы идем в старую тюрьму, в "совковую зону". Здесь осталось 800 человек, которых переведут, когда будет построена новая колония полузакрытого типа.

Старые деревянные бараки с окнами, завешенными одеялами, в каждом — до 60 человек. Столовой как таковой нет вообще, вместо нее — большой навес без стен с грубо сколоченными деревянными столами и лавками. Только меню такое же, как в новой тюрьме по соседству.

Единственное видимое свидетельство перемен — новенький телефон-автомат, к которому стоит очередь. Мобильные телефоны в тюрьме запрещены — даже у меня телефон отобрали. Если телефон окажется на территории, тот, кто его пронес, а также тот, кто его получил, будут наказаны тремя годами тюрьмы. Строгость вызвана тем, что раньше криминальные авторитеты из тюрем управляли группировками, находящимися на свободе, с помощью телефонов. "Воры в законе даже депутатов в парламент своих проводили,— говорит Аракелов.— Убийства и грабежи организовывали. Сейчас изменилось все".

Изменились не только условия содержания в тюрьме. Раньше, когда говорили о правах человека, здесь это понимали только как запрет на избиение заключенных. Теперь любой заключенный знает, что имеет право на чистую камеру, качественную еду, возможность поговорить с адвокатом. Каждый заключенный имеет право пользоваться компьютером — без интернета, разумеется. При поступлении в тюрьму ему дают брошюру с перечислением его прав, плакаты такого же содержания висят на стенах, об этом же можно поговорить и с бесплатным адвокатом, которого предоставляет министерство. Адвокат, кстати, может прийти к заключенному в любое время дня и ночи. Два раза в месяц положено свидание, причем по новому закону право на свидание имеют не только близкие родственники. Два раза в год заключенный, отбывший две трети или половину срока (в зависимости от тяжести преступления), получает пятидневный отпуск. И пока не было ни одного случая, чтобы кто-то не вернулся в тюрьму. Во всех тюрьмах есть специальные ящики, куда заключенные могут опускать жалобы на администрацию тюрьмы. С 1 октября появятся специальные конверты со штрихкодами, которые смогут распечатать только адресаты, к примеру прокурор или омбудсмен Грузии, но не тюремное начальство. Эти конверты будут выдаваться по требованию заключенного через его адвоката, и количество выданных конвертов должно соответствовать количеству полученных, иначе начнется разбирательство, куда пропал конверт. Вообще-то руководству тюрем такая мера не нравится: она выводит из-под его контроля подачу жалоб на тюремную администрацию. Но сделать с этим она ничего не может: власть демонстрирует, что права заключенных важнее желаний руководства тюрьмы.

"Сейчас в колонии для несовершеннолетних хорошая школа"

О новом законе, который вступит в силу 1 октября, стоит сказать отдельно. В министерстве его называют кодексом о заключении, который серьезно изменит пенитенциарную систему страны.

Тюрьмы в Грузии делятся на полузакрытые и закрытые (строгого режима). В первых содержатся заключенные, получившие до десяти лет лишения свободы. Во вторых — опасные и особо опасные преступники. В колониях первого типа заключенные имеют право свободно передвигаться по территории тюрьмы с 10 утра до 19 часов. В закрытых колониях у заключенного есть только час на прогулку. За хорошее поведение из закрытой колонии могут перевести в полузакрытую, и наоборот. Сегодня вопрос о переводе заключенного решается сначала в комиссии при министерстве по ходатайству директора тюрьмы, потом — в суде. По новому закону все, что связано с условно-досрочным освобождением, переводом в другую тюрьму, поощрительным отпуском и даже с заключением в карцер, будут рассматривать сразу несколько независимых друг от друга комиссий, скомплектованных из представителей тюрьмы, министерства по пробации, исполнению наказания и юридической помощи, омбудсмена Грузии, адвоката заключенного и свидетелей. Этим нововведением начинается децентрализация пенитенциарной системы. Ведь если, скажем, к процессу условно-досрочного освобождения будут привлечены представители неправительственных организаций, возможность вмешательства и давления государства существенно уменьшится. Сегодня именно давление государства на суды является одной из причин недовольства правозащитников и гражданских активистов.

Автор кодекса о заключении Антон Келбакиани — сам бывший адвокат и правозащитник. Несколько лет назад, поездив по Европе и ознакомившись с условиями содержания заключенных, он пришел в министерство и разработал кодекс, гарантирующий, по его мнению, больше прав и свобод грузинским заключенным. Кодекс получил высокую оценку экспертов Евросоюза и был принят парламентом Грузии.

— Пока я работал у омбудсмена, я видел много нарушений прав человека в стране,— говорит Антон.— Адвокатская работа тоже многое дала мне в плане знания законов, я понял, как можно улучшить права заключенных посредством юридических поправок. В министерство я пришел, потому что эта работа дает мне возможность изменить систему и участвовать в изменении страны.

— Какая у вас сейчас зарплата?

— 1500 лари.

— Адвокатом вы получали меньше?

— Больше. Но это неважно. Когда ты видишь реальные результаты своей работы, это гораздо важнее. Вот сейчас, когда многое уже сделано, для нас главная задача — возвращение несовершеннолетних правонарушителей в нормальную жизнь. Мы разрабатываем программы их ресоциализации, и есть хорошие результаты. Сейчас в колонии для несовершеннолетних хорошая школа, они там сдают ЕГЭ и по результатам могут поступить в вуз на дистанционное обучение. У нашего министерства контракт с двумя вузами — Тбилисским госуниверситетом и университетом имени Александра Чавчавадзе. В прошлом году четыре подростка поступили в вузы по результатам ЕГЭ — их потом президент помиловал, потому что это уже были совершенно другие люди. И это все гораздо интереснее, чем размер зарплат, понимаете?

"Старые тюрьмы позорят страну"

Реформа пенитенциарной системы началась в 2006 году. Она шла сразу по нескольким направлениям. Для начала стали строить новые тюрьмы: любая реформа начинается с новой инфраструктуры. С 2006 года в Грузии открыто или полностью реконструировано 9 исправительных учреждений (а всего в стране их 18). На это за четыре года министерство потратило около 300 млн лари. Еще три тюрьмы строится — для подростков, для женщин и колония полузакрытого типа в регионе Гурия. После финансового и политического кризиса финансирование уменьшилось, и сейчас министерство намерено взять кредит на 50 млн лари у Европейского банка реконструкции и развития, чтобы достроить тюрьму в Гурии.

— А почему не подождать, пока у правительства появятся деньги на новую тюрьму?

— У нас нет времени. Мы хотим как можно быстрее перевести всех заключенных в новые тюрьмы, а старые тюрьмы, не отвечающие европейским стандартам, закрыть, потому что они позорят страну.

Раньше в грузинских тюрьмах не было газа, заключенные содержались по 50 человек в камере, питание было отвратительным — выжить можно было только благодаря посылкам из дома. Сейчас все новые пенитенциарные учреждения отапливаются газом. В камере находится по шесть-восемь человек. Есть и камеры-одиночки, но туда помещают только на добровольной основе — если заключенный докажет, что одиночество ему необходимо.

Кухней заведует частная фирма, которая выиграла тендер и теперь кормит заключенных,— правозащитные организации признают, что питание стало качественнее и полноценнее. В большой чистой тюремной столовой в Ксани обеденное меню — борщ, салат и плов. Посылки из дома здесь не приветствуются и разрешаются только в исключительных случаях.

Помещения тюрьмы находятся под постоянным видеонаблюдением. Видеокамер нет только в камерах для заключенных (это лишает их права на приватность). Зато коридоры, библиотека, столовая, двор снабжены новейшим оборудованием.

— В моем кабинете есть аппаратура, позволяющая одновременно наблюдать за тем, что происходит во всех пенитенциарных учреждениях Грузии,— говорит Антон Келбакиани.— Это упрощает процедуру контроля.

"Нельзя, чтобы одно ведомство и задерживало, и сажало, и наблюдало за человеком в тюрьме"

Одновременно со строительством тюрем шли структурные преобразования в самом министерстве. Министерство юстиции объединили с генпрокуратурой по американскому типу, а из минюста вывели департамент исполнения наказания и создали из него отдельное министерство по пробации, исполнению наказания и юридической помощи. "Когда прокуратура и исполнение наказаний объединены в одном ведомстве — это уже конфликт,— считает Антон.— Нельзя, чтобы одно ведомство и задерживало, и сажало, и наблюдало за человеком в тюрьме".

Теперь в составе нового министерства три департамента. Помимо департамента исполнения наказания есть департамент пробации, который осуществляет контроль за заключенными, отпущенными из тюрьмы в отпуск. Если до 2009 года отпуск полагался только тем, кто осужден за нетяжкие преступления, то затем список стал расширяться.

— Мы решили, что раз департамент пробации справляется, значит, можно отправлять в отпуска больше людей,— говорит Антон Келбакиани.— Это позволит им быстрее реабилитироваться и социализироваться после заключения.

Департамент пробации контролирует и людей, освобожденных условно-досрочно или же получивших условный срок. Таких в Грузии 25 тыс. человек, тогда как заключенных — 20 тыс. Власти считают, что условное наказание более эффективно для несовершеннолетних, ведь значительная часть подопечных департамента пробации — подростки. Не менее важной считается программа по замене тюремного заключения общественно-полезным трудом. В 2010 году министерство заключило договор с Патриархией Грузии, по которому несколько заключенных работают в монастырях. В этом году будет заключен договор с муниципальными властями — и с осени в очистке и озеленении улиц тоже будут задействованы заключенные.

Третий департамент — бесплатной юридической помощи — занимается правовой поддержкой заключенных. В штате министерства 150 адвокатов, которым государство платит зарплату в размере 1 тыс. лари. Для молодых людей это хорошая школа, поэтому проблем с кадрами нет.

"Тюрьма была местом, откуда воры руководили страной"

Когда-то Грузия была родиной всех советских воров в законе. Сейчас здесь нет ни одного, кто мог бы открыто назвать себя так. А по понятиям, господствующим в криминальной среде, тот, кто не признает себя вором в законе, перестает им быть.

Началось все в 2006 году, когда парламент Грузии принял закон "Об организованной преступности". По этому закону человек, признавший себя вором в законе, может быть осужден на срок от пяти до десяти лет. Сразу после этого около 50 воров в законе были арестованы. Повезло только тем, кто успел сбежать в Россию, Европу или на Украину. В России скрылись самые известные — Тариэл Ониани, Бондо Шаликиани и Шакро Калашов. С тех пор грузинские чиновники любят говорить на эту тему: "В Грузии воров не осталось — они все в России".

— Тюрьма была местом, откуда воры руководили страной,— говорит Антон Келбакиани.— Они были как правительство. Они были авторитетны среди молодежи. Когда я был маленьким, учиться было непрестижно. Престижно было стать вором в законе. Потому что воры имели все. Их слушались, боялись. Они решали любые вопросы.

Война с ворами в законе шла два года.

— В каждой тюрьме был "смотрящий", вор в законе,— рассказывает начальник тюрьмы в Ксани Роберт Аракелов.— Их камеры были как апартаменты. Там делали шикарный ремонт, там ставили джакузи, там были интернет и телефоны и вообще все, что душе угодно: дорогой коньяк, икра, деньги.

В 2006 году всех "смотрящих" стали переводить из разных тюрем в одну — специзолятор N 7, расположенный прямо под зданием МВД Грузии. Это лишало их не только возможности заправлять целой тюрьмой, но и сводило на нет воровской статус: когда в тюрьме находятся одни воры в законе, они перестают быть привилегированными особами.

Воры сопротивлялись — как в тюрьмах, так и на свободе. Начались митинги против властей, которые обвиняли в нарушении прав человека, ужесточении законодательства, авторитаризме. В это же время случился и бунт в старой Ортачальской тюрьме, построенной еще в XIX веке. Это было знаковое место для Грузии: здесь содержались самые известные воры в законе. Заключенные устроили поджог и напали на охранников. Бунт был жестоко подавлен: по официальным данным, погибли 11 заключенных, по данным правозащитников — 20. Обитателей тюрьмы перевели в новые пенитенциарные учреждения, а сама старая тюрьма была демонстративно разрушена. Потом общественные деятели критиковали власти за такой поступок, считая, что тюрьму нужно было сохранить как памятник XIX века. Но уничтожение символа старой Грузии для властей оказалось важнее, чем сохранение исторического объекта.