Любая ретроспектива Клода Шаброля, даже составленная путем подбрасывания монетки, адекватно отразит творчество самого продуктивного режиссера Франции, с 1958 года снимающего минимум по фильму в год. Критик, многолетний главный редактор Cahiers du cinema Серж Тубиана нисколько не унизил живого классика, заметив: "На самом деле уже никто не может отличить "хорошего" Шаброля от менее хорошего или просто плохого. Но есть тенденция недооценивать его под тем предлогом, что он много снимает и первым не принимает себя всерьез". Единственная аналогия кинематографу Шаброля во французской культуре — "Человеческая комедия" Бальзака, единый текст, который можно воспринимать по частям, но в каждой части которого заключено целое.
На первый взгляд, странно начинать ретроспективу не с "Красавчика Сержа" (1957) и "Кузенов" (1958). Как-никак первые фильмы "новой волны", снятые вне системы производства, благодаря наследству, вовремя полученному женой молодого автора книги о Хичкоке. Существует популярный анекдот именно о Шаброле, символизирующий авантюрный дух "волны": на первых своих съемках он якобы не знал, с какой стороны смотреть в камеру. Сам Шаброль опровергает его, но отчасти: нет, конечно, он знал бы, куда смотреть, если бы это была нормальная камера, но оператор Анри Деке притащил какую-то неправильную, слишком навороченную.
Открывающий же ретроспективу фильм "Двойной поворот ключа" (1959) не шедевр. Зато именно в этом фильме Шаброль стал Шабролем в том смысле, что раз и навсегда определился, о чем будет снимать кино. Он верен этому выбору и в свои 80 лет: его интересует преступление. Точнее говоря, буржуазное преступление в чистом, благопристойном антураже. Правда, герой погибал и в финале "Кузенов", но погибал от случайного выстрела кузена, этакого французского стиляги.
Шаброль снимает именно фильмы о преступлениях, не трагедии об обыденных убийствах, как Михаэль Ханеке, скорее гиньоли, фарсы, но ни в коем случае не детективы: даже если мы не знаем преступника наперед, кто он, не имеет по большому счету никакого значения. Убить может любой из "невинных с грязными руками", как назывался фильм Шаброля (1974). Потому-то его герои часто верят, что совершили убийства, приписанные им настоящими убийцами.
Шаброль очень редко обращается к прошлому. Но если экранизирует классику, то не что иное, как "Мадам Бовари" (1991). Раскланивается перед Флобером, первым сделавшим предметом трагедии буржуазный адюльтер, один из любимых мотивов Шаброля. Если он снимает криминальное ретро, то о преступлениях, приобретших символический смысл во французской культуре и тем более буржуазных, чем они беспощаднее. "Ландрю" (1963), образцово-показательный жених эпохи Первой мировой войны, становится "синей бородой", оставаясь при том бухгалтером в душе, но бухгалтером смерти. Образцово-показательная отроковица "Виолетт Нозьер" (1978) из банальнейшей семьи тайно проституируется и убивает родителей.
«Виолетт Нозьер», 1978
Фото: AFP / The Kobal Collection
Шаброля слишком легко принять за антибуржуазного режиссера, хотя сами его облик и речи — памятник уютному буржуазному гедонизму. Переход от нормы к антинорме в его фильмах так же легок, как переход от реальности к снам в фильмах анархиста Бунюэля. Но Шаброль ни в коем случае не антибуржуазен.
К нему применимы слова, произнесенные в 1966 году в Национальной ассамблее Андре Мальро — авантюристом и революционером в юности, голлистом, охранителем, министром культуры в зрелости — о художнике, Шабролю во всем противоположном. Депутаты, поддерживаемые бушевавшими на улице неофашистами, требовали запретить спектакль по пьесе Жана Жене "Ширмы" в театре "Одеон" как "клевету на Францию и армию, сочиненную педерастом". Мальро был великолепен: "Это не антифранцузская пьеса, а античеловеческая, она — анти-все. Жене не в большей степени антифранцуз, чем Гойя — антииспанец".
Вот и Шаброль — не то чтобы мизантроп, это было бы мелко, а античеловек. Райнер Вернер Фассбиндер считал, что назвать его энтомологом, относящимся к людям как к насекомым,— слишком большая честь для него. Скорее Шаброль — мальчишка, от скуки мучающий насекомых и потом забывающий о своих жертвах. Просто буржуазию Шаброль знает лучше, чем любой другой класс, и выражает свое отношение к человечеству именно на примере "буржуазных безумств", как назывался еще один его фильм (1976).
Можно назвать его правым анархистом, мятежником-контрреволюционером. Есть такая специфически французская порода интеллектуалов, приверженных консервативным ценностям, но наносящих им такой моральный урон, какой не под силу ни одному интернационалу. Но и это не так. На вопрос, кто лучше — буржуа или анархисты, Шаброль отвечает на манер товарища Сталина, объясняющего разницу между левым и правым уклоном в ВКП(б): оба хуже.
«Милашки», 1960
Буржуа-убийцы особенно нелепы, когда выходят за пределы положенных им классовых потребностей, как герои "Красных свадеб" (1973), переспавшие в ночном музее на королевском ложе. Но так же нелепы и анархисты, похищающие посла США в "Нада" (1974). Буржуа-жертвы сами подписывают себе приговор, не замечая зависти и ненависти в глазах служанки в "Церемонии" (1995). Но и простолюдинка в "Милашках" (1960) сама идет в лапы людоеда, гонимая лишь скукой, чувством, впрочем, вполне буржуазным.
Так что на вопрос, что делать с несовершенным человечеством, Шаброль ни в коем случае не даст ответа. Пожмет плечами, тщательно выберет сигару, обдумает, где поужинать вечером, и — в лучшем случае — отделается испанским словом "нада", как назывался экранизированный им роман. То есть "ничего".
Программа "Клод Шаброль. 8 из 71". Расписание.