Традиционная "Московская эйфория" в этом году модифицирована. Вместо новинок артхауса в ней собраны ранние ленты режиссеров, ныне имеющих статус культовых. Кто знает, как бы сложилась их судьба, если бы их дебютные работы не были отмечены призом ФИПРЕССИ — Международной федерации кинопрессы?
Михаэль Ханеке ныне признанный классик, а его "Белая лента" в прошлом году была удостоена высшего каннского приза. Но уже в раннем "Видео Бенни" содержится прообраз всего кинематографа австрийского режиссера.
Молодой парнишка, сын добропорядочных родителей, балуется с видео — то наедине, то в компании сверстников. Гогочут над страшилками и порнушками — всего-то делов. Так думают мама с папой, занятые извлечением доходов из загородной свинофермы. А парнишка тем временем изучил технику убийства с помощью электрошока (так забивают на ферме скот) и решил опробовать ее на подружке. Зачем? Хотел посмотреть. Это единственное, что он потом может пролепетать отцу, без всякого, впрочем, раскаяния.
Дальше происходят еще более дикие и невероятные события, в которые оказываются втянуты родители Бенни. Хотя в фильме есть намеки на тлетворное влияние киноужасов, а семейный портрет в свином интерьере полон сарказма, Ханеке все равно удается убить дидактику чем-то вроде электрошока. В пространстве картины витает нечто настолько болезненное и монструозное, что ее холодный протокольный стиль становится физически непереносимым. Ханеке описывает постиндустриальное общество с его комплексом вины и агрессии (одно неотделимо от другого). Насилие в его фильмах интригует и парализует загадочностью, ускользающей от оценок иррациональной природой — при внешней сухости и конкретности изложения "истории".
Столь же значима для понимания позднего творчества Бруно Дюмона его ранняя "Жизнь Иисуса". Фильм-дебют снят на севере Франции. Дюмон предлагает социальное кино о безработных ксенофобах, но насыщает его глубокими экзистенциальными мотивами и потрясающей визуальностью; все это вскоре сделало его одним из главных европейских режиссеров.
Сравнительно молодые Кристи Пуйю из Румынии и Клаудиа Льоса из Перу сегодня увенчаны наградами больших фестивалей и считаются лидерами "новых волн" — восточно-европейской и латиноамериканской. Но начинали они со скромных картин, которые тоже были зорко подмечены критиками из ФИПРЕССИ,— "Товар и деньги" и "Сделановсша".
«Лурд», Джессика Хауснер, 2009
Откроет же "Московскую эйфорию" фильм австрийского режиссера Джессики Хауснер "Лурд", награжденный призом ФИПРЕССИ на последнем фестивале в Венеции, где жюри возглавлял автор этих строк.
Режиссер собрала своих героев в центре католического пилигримажа. Чудеса здесь давно стали частью туристической индустрии и рекламного бизнеса. Прозаичен и сам облик комбината чудес: отель "Мадонна Плаза" с его паломническими программами, коллективными застольями и вечерами танцев, с сувенирными киосками, конкурсами на лучшего паломника, с церковно-врачебной бюрократией, призванной документировать чудеса исцеления.
В центре сюжета — Кристина, прикованная к инвалидному креслу молодая женщина, которая становится объектом чудодейственного исцеления. Причем она ничего чудесного в духовном смысле не чувствует и с покорной, но внутренне ироничной улыбкой наблюдает за своим превращением в звезду лурдовской пиар-кампании. Страдающую от рассеянного склероза Кристину играет Сильви Тестю — одна из лучших профессионалок французского кино. В новой роли она демонстрирует особенно высокий класс профессии — ее героиня большую часть действия обездвижена, и играть приходится только лицом.
«Жизнь Иисуса», Брюно Дюмон, 1997
Фото: AFP / The Kobal Collection
На самом деле, как мы скоро догадываемся, Кристину возвращает к жизни симпатичный молодой человек по имени Куно (Бруно Тодескини) — из группы гвардейцев, сопровождающих пилигримов. Он флиртует с двумя ее сиделками, но одновременно проявляет все больше внимания к парализованной девушке, чудесно исцелившейся и ставшей местной знаменитостью. Но как только его интерес к ней угасает, начинает истаивать и чудо: оно больше не имеет подпитки.
"Лурд" появился на фоне явного оживления религиозной проблематики в мировом кино, которого не было с 60-х годов прошлого века, когда работали Брессон, Пазолини, Бергман, Феллини, Бунюэль. Опять дискутируются вопросы веры, христианской миссии и жертвенности, к этому добавилась новая актуальная тема отношений христианства и ислама (например, в новом фильме Дюмона "Хадевейх"). В сравнении с большинством таких картин фильм Джессики Хауснер лишен элемента провокации, это редкий образец духовного кино без придыханий и мистического тумана, с той легкой дозой цинизма, без которой религиозность в сегодняшнем мире оборачивается примитивом или архаикой.