Премия литература
В воскресенье в отеле "Астория" жюри независимой литературной премии "Национальный бестселлер" — как всегда, путем публичного голосования — назвало десятым лауреатом "Нацбеста" знаменитого театрального художника Эдуарда Кочергина за роман "Крещенные крестами". МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ считает, что интрига юбилейной церемонии удалась.
В "Астории" витал смутно революционный дух, как на каком-нибудь банкете, созванном — поскольку демонстрации запрещены — году этак в 1904-м кадетами, благоволящими и эсерам, и эсдекам. Все выступавшие сходились в том, что книги-финалисты объединены ощущением "так жить нельзя". В фаворитах ходили "Елтышевы" Романа Сенчина. Но лишь режиссер Валерия Гай Германика подала голос за летопись вырождения и гибели и семьи мента, перебравшейся в деревню, и самой деревни. И за самую мягкую книгу, "Мертвый язык" Павла Крусанова, создавшего свой жанр питерской утопии о живых и мертвых героях, отменяющих — хотя бы для самих себя — удручающую реальность, проголосовал лишь журналист, автор "Бандитского Петербурга" Андрей Константинов.
В 2010 году получить один голос было уже победой. Никто не выбрал "Людей в голом" филолога Андрея Аствацатурова, то притворно инфантильные, то ядовитые картинки из жизни питерской университетской интеллигенции, а по сути — жалобу на беззащитность людей как вида. Ни с чем остался выполненный в лучших традициях американской "новой журналистики" "Правый руль" Василия Авченко, тоже текст с двойным дном. Вроде бы хроника шествия японского автопрома по Дальнему Востоку, на деле — документальный гимн непокорному до сепаратизма духу Приморья и Владивостока.
В третий раз за историю премии сложилась патовая ситуация. Авангардная узбекская певица Севара Назархан и ответсекретарь премии, переводчик, критик, публицист Виктор Топоров, заменивший в жюри заболевшего Максима Сураева, первого космонавта-блогера, выбрали "роман-комикс" журналиста-коммуниста из Татарии Олега Лукошина. Его "Капитализм" близок "Кандиду" Вольтера, "Окраине" Петра Луцика, "Юности Максима", а "Капитал" Карла Маркса, как "Книга перемен", дает страннику и мятежнику Максиму ответы на вопросы жизни. Голоса писателя Андрея Геласимова и президента благотворительного фонда "Северная корона" Ирины Тиняковой отошли Эдуарду Кочергину. По регламенту, победителя определил почетный председатель жюри, издатель Константин Тублин.
Удивительно, но 73-летний Эдуард Кочергин реализовал лозунг премии "Проснуться знаменитым". Казалось бы, кто знаменит, как не он — один из лучших театральных художников Европы, многолетний главный художник БДТ Георгия Товстоногова. Но хотя уже был сборник его рассказов из жизни "Ангелова кукла" (2003), "Нацбест" удостоверил, что Эдуард Кочергин — блестящий писатель.
Сравнить его феномен можно только с феноменом Георгия Жженова, на склоне лет выступившего с мастерской и жестокой — на уровне Варлама Шаламова — лагерной прозой. Эдуард Кочергин тоже вспоминает жуть: с двух лет — клиент детприемников для детей врагов народа, в восемь лет он бежал и шесть — в голову не укладывается — лет добирался из поселка на Иртыше в Ленинград, где нашел свою, отбывшую "за пазухой у Лаврентия Павловича" десятку "матку Броню". "Кресты" — это, само собой, главная ленинградская тюрьма.
Это не мемуары, а, как и "Ангелова кукла", увлекательный роман, лаконичный и безупречно интонированный. Ни попыток разжалобить, ни капли — обретенного задним числом — гражданского пафоса. Монолог ребенка, прозванного за худобу Тенью или Невидимкой, описывающего на экзотическом языке жаргонов 1940-х годов жестоко реалистическую, но при том совершенно фантастическую, исчезнувшую Россию фронтовиков-инвалидов, "шлиперов", "поездушников", "скачков" — поездных воров, у которых пацан прошел полный курс "подворыша", нелюдей "богодуев"-компрачикосов, калечивших таких, как маленький беглец, благородных "лесных волков", доставляющих на зоны наркотики, поддельных монашек, урок-"жопников", "черно-малиновых" церберов.
Художник не мстит этой жизни, а воскрешает ее, как Атлантиду, по-своему прекрасную. В конце концов, именно странствуя, он стал художником. Неисповедимы прихоти истории и судьбы, но виртуозное ремесло и воображение, первостепенное для работы в театре, будущий народный художник приобрел, делая блатным наколки по традиционной японской методике, сгибая из проволоки профили вождей, мастеря из ничего "цветухи" — карточные колоды. И все это, естественно, только для того, чтобы выжить и вернуться домой.