Премьера кино
Сегодня на московских экранах появился французский документальный фильм "Малыши" (Bebe(s)), пользующийся большим кассовым успехом в Европе и Америке — особенно благодаря тому, что тамошняя премьера была приурочена к Дню матери. У нас "Малыши" приближены к Дню защиты детей, хотя никаких опасностей, от которых можно было бы их защитить, в фильме ЛИДИЯ МАСЛОВА не обнаружила.
В "Малышах" показан первый год жизни четырех младенцев, проживающих в Намибии, Монголии, Сан-Франциско и Токио. Как уверяет автор "Малышей" Томас Бальмес, он стремился к документальному кино в чистом виде, не замутненному элементами игрового — такими как сценарий или голос рассказчика. Тем не менее любая документалистика содержит подтасовку фактов — не в смысле обмана, а в смысле расположения этих фактов в нужном порядке. В "Малышах" с самого начала задается сопоставление природы и цивилизации в чередовании четырех пейзажей, где проживают взятые под наблюдение малютки: монгольская степь--мост Golden Gate--петляющая среди холмов и зарослей африканская река--огни вечернего Токио.
Все счастливые матери в "Малышах" счастливы одинаково — различаются только бытовые и санитарные условия. Если африканский ребенок, девятый в семье, большую часть времени предоставлен сам себе, то в Сан-Франциско младенец, едва родившись, уже облеплен с головы до пят измеряющими его здоровье датчиками. Монгольчонка моют по старинке в тазике, американский отец стоит с дочкой в руках под душем, а африканская мать языком вылизывает что-то из глазиков у своего малютки. В тот момент, когда американский ребенок вплотную встречается с медициной, африканский как раз учится есть с земли какую-то гадость. Никакой несправедливости в этом нет, а если и есть, то ребенок пока что находится относительно нее в блаженном неведении — авторы словно бы предлагают зрителям это неведение с героями картины разделить и расслабиться.
Иногда, правда, сопоставление оказывается немного печальным: когда американская девочка вступает в контакт с кошкой, у монгола тоже обнаруживается прелестный котик (но у него вообще кого только нет — и петух, и коровы, и козлятушки), а самый пушистый кот оказывается у японки, в то время как у обездоленного африканского ребенка никакого котика, только мухи, которых он от безысходности пытается ловить. Бывают в детской жизни и другие огорчения: японскую малютку родители пичкают музыкой, и девочка в отчаянии пытается сломать компакт-диск или хотя бы зашвырнуть его подальше. В Монголии, пока родители заняты доением коров, старший брат с удовольствием хлещет младшего тряпкой по лицу.
Педагогические приемы в разных частях света не слишком отличаются. Когда японскую девочку ведут в зоопарк, американская мама сама показывает дочке, как мычит корова и лает собака — ребенок в это время брезгливо жует банан и выплевывает прожеванное. Тут становится заметно, что у американской девочки самое неприятное лицо из всех детей и какое-то не по годам принципиальное: подрастает, наверное, будущая зануда, защитница гражданских прав и возможно даже феминистка. Приз же зрительских симпатий стоило бы отдать монгольскому поскребышу, который быстрей всех развивается умственно и первый внятно произносит слово "мама" — хотя с ним до этого никто из родственников особенно не разговаривал (ну если не считать коммуникации с братом посредством тряпки по морде, которая, видимо, развитию речи только поспособствовала).
Разлитое по фильму умиление — как одинаково в четырех разных местах планеты удался у четырех карапузиков первый год жизни — отчетливо отдает рекламой памперсов и детского крема, в которой псевдоматери с наигранной нежностью прикладывают к губам то детские попки, то пятки. Показывая, как четыре ребенка ползают на четвереньках, режиссер Бальмес как бы говорит: "Ну надо же, смотрите, в таких разных условиях живут, а ползают-то совершенно одинаково!" — и больше сказать ему нечего. Хотя можно представить, какими бы богатыми красками заиграли "Малыши" с участием младенца, у которого родители все время пьяные или, к примеру, ходят с ним по вагонам и просят подаяние. Для эстетического разнообразия и социологической репрезентативности в ассортименте детишек явно не хватает какого-нибудь русского или восточноевропейского младенца. Ну а чтобы превратить "Малышей" в совсем радикальный художественный жест, хорошо бы еще снять сиквел с теми же героями, где бы был так же подробно показан последний год жизни каждого участника эксперимента.