Москва после Катыни

32-й ММКФ неожиданно нашел новую тематическую доминанту, которую можно определить как посткатынский синдром. О фильмах конкурсной программы, его иллюстрирующих, рассказывает председатель отборочной комиссии Андрей Плахов.

В советские времена ММКФ был официальным окном на Запад, причем снабженным защитной решеткой от всякой пыли и нечисти. Только проверенные, идеологически выдержанные, так называемые прогрессивные западные кинематографисты, такие как Стэнли Крамер, Этторе Скола, Ив Буассе, допускались к участию в фестивале. Если случались ошибки, они со всей строгостью корректировались. Такие двурушники, как Ив Монтан и Симона Синьоре, которые до поры до времени прикидывались друзьями Советского Союза, а потом стали ярыми антикоммунистами и антисоветчиками, больше на ММКФ, разумеется, не приглашались.

Вопрос об участии соцстран был еще сложнее и деликатнее. Негласный регламент ММКФ требовал, чтобы в конкурсе обязательно фигурировали фильмы из всех без исключения дружественных государств — от Кубы до Северной Кореи. Но чехословацкая "новая волна" с самого начала была распознана бдительными советскими идеологами как диссидентская, а ее главные режиссеры — Вера Хитилова и Иржи Менцель — слыли в Москве персонами нон грата, не говоря уже об эмигранте Милоше Формане.

Осторожно относились в СССР и к венгерскому кино: модный на Западе Миклош Янчо считался опасным формалистом, а на ММКФ предпочитали более социального и традиционного по форме Андраша Ковача. Хуже всего было с поляками: сколько их ни корми, все равно на Запад смотрят. ММКФ наградил "Золотыми призами" классика Анджея Вайду (за "Землю обетованную") и молодого Кшиштофа Кеслевского (за "Кинолюбителя"), но это не помешало обоим стать деятелями диссидентского движения и апологетами Солидарности.

Первые перестроечные годы ознаменовались тем, что Московский фестиваль посетили самые одиозные фигуры бывшего соцлагеря, такие как "порнограф-антисоветчик" югослав Душан Макавеев, создатель одиозных "Мистерий организма". Знаковый характер носил и визит в постсоветскую Россию Милоша Формана c "Кукушкой", которая прокуковала на все Лужники (такого большого зала и таких оваций Форман не видел и не слышал ни до, ни после). Фильмы Миклоша Янчо, Веры Хитиловой, Юрая Якубиско и других бывших "монстров антисоветизма" теперь стали желанными участниками конкурса ММКФ. Но прежнего эффекта это больше не имело, ибо классики диссидентства постарели, потеряли творческий драйв, а показы их новых фильмов на ММКФ перестали иметь символический протестный статус.

По мере того как Россия начала решительно подниматься с колен, а бывшие соцстраны — продвигаться в сторону НАТО и Евросоюза, мы стали все больше расходиться в оценке новейшей истории, а конкретно — той ее главы, что начинается со Второй мировой войны. Конфликты на эту скользкую тему возникли и стали неприлично разрастаться — с Польшей, Эстонией, Венгрией и даже с Болгарией, когда в Пловдиве чуть не снесли памятник советскому солдату-освободителю и не заменили огромной банкой кока-колы как символа свободы и прогресса. Политические заморозки дошли до того, что в какой-то момент проблематичным стало выглядеть участие в российских фестивалях эстонских фильмов как таковых — не говоря уже о тех, где затрагивались спорные вопросы.

Ситуация еще больше обострилась в канун 65-го юбилея Победы. В этом победоносном контексте трудно было бы представить себе, скажем, включение в конкурс ММКФ немецкого фильма "Женщина в Берлине", поставленного по мемуарам немки, многократно изнасилованной советскими солдатами, а потом не на шутку влюбившейся в нашего офицера (его играет Евгений Сидихин). Книга под названием "Аноним" была издана в ФРГ в начале 1960-х, мемуаристку тогда обозвали распутницей и изменницей родины, она умерла, так и не рассекретив своего имени, так что патриотически мотивированные оппоненты у нее нашлись не только в России. Год назад эта картина все-таки была включена в программу ММКФ (правда, во внеконкурсную тематическую). Но показу помешали какие-то технические обстоятельства: то ли не пришла вовремя копия, то ли еще что, так или иначе, картину из программы выкинули. В результате российская премьера скандальной ленты так и не состоялась.

Это стало типично для кинематографических контактов России с Восточной Европой (к которой по некоторым параметрам относится и Германия, хотя бы Восточная). Больше года "Катынь" Анджея Вайды, впервые представленная на Берлинском фестивале, вязла в политических интригах, приправленных экономическим авантюризмом и роковыми случайностями. Никому не ведомая украинская компания, прописанная в США, блокировала российские права на фильм польского классика. Никто из наших дистрибуторов не мог даже близко подобраться к запретной ленте (кто наложил запрет, россияне или поляки, до сих пор неизвестно).

Но все вдруг оказалось решаемо — как только была дана отмашка сверху. Телеканал "Культура" выстрелил "Катынью" в эфир совершенно неожиданно, в том числе и для самого телеканала: таинственных владельцев прав на Россию по приказу нашли в один день, картину показали даже до подписания контракта на покупку. Все объяснялось просто и примитивно: польский премьер Туск ехал в Россию в связи с годовщиной событий в Катыни, а российское руководство после нескольких лет жесткой конфронтации взяло курс на политическое сближение с Польшей.

Трагедия под Смоленском, погубившая польскую элиту, не оставила российской другого выбора, как признать исторические грехи своей родины перед Восточной Европой. Эта новая ситуация, скорее спонтанно, чем осознанно, нашла отражение в конкурсной программе 32-го ММКФ.

Польский фильм "Розочка" (режиссер Ян Кидава-Блонский) переносит нас в 1967 год. Красавица Камила работает секретаршей ректора университета и собирается замуж за Романа, который официально числится в государственной торговой компании, а тайно работает на службу госбезопасности. Объектом его разработки становится писатель Адам Варчевский, которого подозревают в связях с иностранными агентами. Чтобы разоблачить "врага народа", Роман просит Камилу стать любовницей Варчевского, чтобы за ним шпионить. Мрачно ироническая атмосфера фильма, персонажи и повороты детективного сюжета напоминают известную удостоенную "Оскара" немецкую картину "Жизнь других", в центре которой образ агента Штази, заразившегося идеями диссиденства.

"Последний донос на Анну" — еще один вариант этой темы, на сей раз венгерский. В 1970 годы литературный критик Петер по заданию партии и спецслужб едет в Лондон и встречается там с политической изгнанницей Анной. Их разговор становится дуэлью умов, за которой скрываются болезненные эмоции, связанные с событиями 1956 года, когда венгерский бунт был потоплен в крови советскими войсками. Поставила этот фильм Марта Мессарош — ветеранша венгерской кинорежиссуры, учившаяся во ВГИКе и снявшая несколько квазиавтобиографических фильмов, объявленных в свое время антисоветскими.

"Как рай земной" назвала свою картину чешка Ирена Павлазкова. Действие происходит в 1968-м, герои фильма участвуют в подготовке и издании знаменитого диссидентского документа "Хартия 77". На этом фоне разворачивается история Марты, ее двух дочерей и череды их все новых и новых "отцов", сменяющих друг друга с завидной частотой. Апофеозом любовного и политического сюжета оказывается роман Марты с писателем-диссидентом Яном Павлом.

Наконец, немецкий фильм "Берлин, Боксхагенер платц" режиссера Матти Гешоннека тоже отражает конфликты 1968 года, только из перспективы бывшей ГДР. В западной части Берлина, всего за несколько лет до этого разделенного Стеной, бушует революция — политическая и сексуальная. По мостовым Праги грохочут гусеницы советских танков. А в Восточном Берлине в полуразрушенных с войны домах обитает колоритная компания: влюбчивая бабушка Отти, ее внук-пионер Хольгер, папа-полицейский, мама-учительница и двое соседей — бывший нацист Винклер и кладбищенский служащий Вегнер, каждый из которых не прочь приударить за Отти.

Все эти фильмы интересны тем, что показывают жизнь за Стеной социалистического лагеря в ключевые для него моменты. А ММКФ, собрав эти картины в одной программе, тем самым дает понять, что эпоха политических заморозков отходит в прошлое, а в истории наших отношений с соседями белых пятен и черных дыр больше нет.