Классика с Михаилом Трофименковым

"Лондонский Ллойд"

(Lloyd`s of London, 1936)

Фильм Хенри Кинга, посвященный такой, в общем-то, скучной материи, как выживание старейшего в мире страхового общества "Ллойд" в эпоху наполеоновских войн, подкупает любого, кто не чужд романтике, первыми же эпизодами. В них веет тот же вольный ветер, что в романах Роберта Льюиса Стивенсона о мальчиках, становящихся воинами, играющих в приключения и нежданно оказывающихся в эпицентре настоящих испытаний и заговоров. В английской провинции 1770 года малолетние Джонатан Блейк (Фредди Бартоломью) и Горацио Нельсон (Дуглас Скотт) бредят пиратами, но, пробравшись на борт подозрительного корабля, сталкиваются с чем-то пострашнее, чем одноглазые капитаны на деревянных ногах. Акулы первоначального капиталистического накопления убивают на их глазах моряка, воспротивившегося распространенной практике: украв драгоценный груз, затопить судно и вдобавок срубить с "Ллойда" страховку. Наутро после чудесного спасения ребят от пуль душегубов Нельсона забирают в юнги, а Джонатан пешком преодолевает 100 миль до Лондона, чтобы прорваться к управляющему "Ллойдом" сэру Джону Юлиусу Энгерстейну (Гай Стендинг), разоблачить преступников и влиться в дружную семью страховщиков. Нельсон же становится этаким "летучим голландцем" фильма: о нем все время вспоминают, шепчутся о его связи с леди Гамильтон, переживают за судьбу его эскадры. Даже обидно становится, когда в финальной сцене Трафальгарской битвы "призрак" Нельсона материализуется (Джон Бартон), чтобы умереть на боевом посту, произнеся соответствующие моменту патетические благоглупости. Дело в том, что Нельсон — это не то что живой укор совести взрослеющего Блейка (Тайрон Пауэр), это оторванная от него вторая половинка души, близнец и противоположность. Грубо говоря, Блейк и Нельсон — "булат и злато", ведущие вечный спор. В роковые моменты истории принципы "все возьму" и "все куплю" вступают в непримиримое противоречие. С Нельсоном все понятно: суровый воин, морской волк, главная опора империи. Блейк по молодости лет относится к страховому ремеслу как к приключению. Переодевшись священником, что твой "Алый первоцвет", романтический герой старого доброго масскульта, Блейк пробирается в наполеоновскую Францию, где не только добывает нужную для бизнеса информацию, но и — на манер "неуловимых мстителей" — спасает из узилища красотку Элизабет (Мадлен Карроль), с которой проведет незабываемые часы на лодке в бушующем Па-де-Кале. Но он взрослеет, если не стареет, в тот самый момент, когда узнает, что у Элизабет есть муж — скользкий и бессмысленный Стейси (Джордж Сандерс), и окончательно принимает "злато" за символ веры. Страхует, к недоумению Энгерстейна, женские ножки и королеву от рождения близнецов, а также злобного старикана от смерти до полудня указанного в договоре дня. Ему дьявольски везет в делах: старикан умрет, подавившись, за минуту до истечения контракта. Но, когда деляги добиваются отзыва части эскадры Нельсона для охраны торговых судов, Блейк идет на подлог, на преступление, чуть ли не на государственную измену, чтобы выиграть время для своего двойника — часы и дни, необходимые, чтобы вынудить французов на сражение и умереть. Может показаться странным, что Голливуд — и не только в этом фильме — воспевает Британскую империю, от власти которой Штаты так яростно освобождались. Но на самом деле ничего странного нет. Британия фильма — не Британия, а идеальная Америка "булата", превратившаяся к 1930-м годам в страну "злата".

"Прощай, моя красавица"

(Farewell, My Lovely, 1975)

Одному из лучших романов Рэймонда Чендлера с экранизациями категорически не везет. "Сокол берет верх" (The Falcon Takes Over, 1942) Ирвинга Рейса слишком прост: не нуар, а конвейерный детектив-однодневка. В "Убийстве, моя милочка" (Murder, My Sweet, 1944) Эдвард Дмитрик, напротив, перемудрил: сыщика Филиппа Марлоу так часто били по голове, что фирменная невнятность нуара перешла грань бреда. Так что фильм Дика Ричардса, бывшего фотографа Look и Life, продюсера "Тутси" (1982), режиссуру которой у него отобрали, придется признать лучшим среди худших. В конце концов, он хранит верность роману о Марлоу, потерявшем клиента, убитого при попытке выкупить похищенное у него нефритовое ожерелье, ищущем некую пропавшую Вельму и увлекшемся роковой Элен (Шарлотта Рэмплинг). Главное достоинство и странность вялого фильма — то, что Марлоу сыграл гениальный Роберт Митчем. Герои нуара, прежде всего Хамфри Богарт, были не то что молоды, скорее, вечны. 58-летний Митчем не то чтобы стар, скорее, отравлен сознанием тщеты бытия: а это, в общем-то, и есть философия нуара.

"Поля смерти"

(The Killing Fields, 1984)

Фильм Ролана Жоффе из тех, на которых положено плакать, но не получается. На экране геноцид, но какой-то глянцевый. Надо переживать за камбоджийца-переводчика Дита Прана (Хенг Нгор), попавшего в мясорубку "красных кхмеров", но чувствуешь, что ему, в отличие от полутора миллионов соотечественников, повезет. Недаром же мучается угрызениями совести спецкор New York Times Сидни Шенберг (Сэм Уотерстоун), не сумевший вытащить друга из Пномпеня, рухнувшего (апрель 1975-го) к ногам детей-солдат в черных пижамах, утративших любую чувствительность за годы гражданской войны. Жоффе экранизирует каталог камбоджийских ужасов: "белый террор", ковровые американские бомбежки, "красный террор", зачистка Пномпеня, истребительно-трудовые лагеря, бегство в Таиланд по минным полям. Шенберг в фильме явно лишний: ничем он Диту помочь не мог, хотя получил за свои репортажи Пулитцеровскую премию (1976). Хенга Нгора, врача, узника полпотовцев, в 1996 году убьют в Лос-Анджелесе уличные грабители: вот это действительно кошмар, ирония судьбы, понимаешь.

"Безмолвные следы"

(Milczace slady, 1961)

Фильм Збигнева Кузьминского — зрелище для старшего школьного возраста о гражданской войне в Польше (1945-1948). Сюжет прост: "чужой среди своих". Опергруппа капитана Морвы (Юзеф Новак) гоняется за бандой Перуна. Схваченный мятежник рассказывает, что у Перуна в госбезопасности есть крот по кличке Студент. Кто он, зритель узнает раньше Морвы: в одной из лучших сцен Студент провоцирует на допросе самоубийство арестанта, способного его выдать. Дефицит сюжетной логики компенсируют аттракционы: руины стреляют, в шалманах пьют типы в шинелях с поднятыми воротниками, штатный интеллигент опергруппы являет чудеса дедукции, предателя настигает пуля, когда он пытается скрыться от Морвы, прыгнув с обрыва в лодчонку на бурной реке. Эффект тем не менее фильм производит нешуточный. Понимаешь, что именно на таком кино, а не на Анджее Вайде выросли не худшие советские режиссеры: один эпизод как влитой вошел бы в "Никто не хотел умирать", другой — в "Своего среди чужих", третий — в какого-нибудь "Шестого" или "Приступить к ликвидации". Почему-то от этого становится грустно.

"Забавные игры"

(Funny Games, 1997)

Фильм сделал Михаэля Ханеке, известного профессионалам и синефилам, мировой звездой и перепугал критиков, хотя особых жестокостей в нем не было. Пауль (Арно Фреш) и Петер (Франк Гиринг), хорошо воспитанные юноши, заходили в летний домик семьи бюргеров — Георга (Ульрих Мюэ), Анны (Сюзанна Лотар) и их сына Жоржи (Стефан Клапчински) попросить яиц для омлета. Омлет не приготовить, не разбив яиц. Слово за слово, клоуны-садисты брали семью в заложники, мучили и убивали. Никакого натурализма — Ханеке акцентировал брехтовскую условность: когда заложники брали верх, один из убийц хватал пульт и перематывал действие назад. Пугало то, что жестокость была необъяснима: душегубы рассказывали жертвам о своем кошмарном детстве, а затем жестоко обламывали готовых расплакаться заложников, признаваясь, что соврали. С тех пор мир привык, что Ханеке не считает нужным объяснять жестокость — естественное, по его мнению, состояние человечества, а страшнее всего те его фильмы, в которых жестокость вообще отсутствует, как в фильме "Код неизвестен".