Как-то вечером дети, которых я уложила спать и уехала на работу, чтобы сдать номер газеты, не смогли заснуть. Я узнала об этом благодаря звонку моей мамы. Такие случаи исключительны, и поэтому я решила серьезно поговорить с дочерью. Именно она, по словам бабушки, является зачинщиком баловства, в состояние которого впали дети.
— Варь, как у вас дела? — такие разговоры я предпочитаю начинать издалека, чтобы дочь получила уверенность в том, что я, конечно, на ее стороне.
— Нормально. Укладываемся спать. Но, мам, что-то нам никак не укладывается. Я просто не слушаюсь, мам. Такое бывает со всеми людьми.
Сдерживая смех, я провела с дочерью разъяснительную беседу. Через десять минут я узнала, что дети уснули.
Следующие дни у нас превратились в дни непослушания. Дети отказывались убирать игрушки, умываться, садиться за стол, надевать обувь, спать и вообще опровергали все, что касалось слова "надо". Такое уже неоднократно бывало. Я решила применить один рецепт от различных форм детского баловства — придать ему организованную форму.
И мы пошли на пикник. В парк, что недалеко от нашего дома. Услышав слово "пикник", дочь достала из своего шкафчика рюкзак, уложила туда плед, бутылку с водой и почему-то зеленку. Федя поступил еще прагматичнее: в его рюкзаке оказались леденец, салфетки, флакон с мыльными пузырями, мячик, копилка с мелочью, его лекарство от аллергии, зачем-то пижама и тапочки. Моему рюкзаку достались помидоры, сок, сэндвичи и одноразовая посуда.
— Мама, а как же пикник без скатерти? — Варя вдруг вспомнила, что скатерти у нас в рюкзаках нет.
Взяв рюкзаки и повязав банданы, мы отправились в парк. По дороге была куплена скатерть — Варя выбирала ее сама. В парке мы нашли лужайку, где дети, расположившись, распотрошили свои рюкзаки, съели все, что было с собой, и попросили еще. Из бокового кармана рюкзака я достала печенье. Через несколько секунд коробка опустела.
— Пикник закончился? — дети заметно погрустнели.— Мам, у нас осталась еще какая-нибудь еда?
— Еда закончилась, но начинается самое главное,— я готовилась призвать детей к беспорядку.— Давайте-ка побалуемся. Каждый может делать все, что только хочет. Можно не слушаться, капризничать, кричать, пускать мыльные пузыри и бросать мяч во все стороны.
Их хватило минут на двадцать. Полного беспредела.
Федина бандана съехала ему на правый глаз, и он вообразил себя пиратом. Это был переломный в жизни Феди момент. Прежде мальчик отказывался в кого бы то ни было превращаться. "Я просто Федя",— всегда говорил он, когда его сестра Варя, распределяя роли в очередной игре, назначала его то крокодилом, то космонавтом. "Я просто Федя, мамин любимый сынок",— твердил он, когда какой-нибудь доктор, чтобы совершить необходимую манипуляцию, предлагал ему побыть кем-нибудь вроде ветеринара или врача. "Я буду просто Федей всегда",— отвечал сын на вопросы о том, кем он хочет стать. Если он делал что-либо и получал от окружающих комплименты вроде "ты настоящий роллер" или "ты замечательный художник", мальчик терпеливо произносил: "Я просто Федя. Федя — и точка".
Варя в этом смысле полная противоположность брату. Она давным-давно проживает в сказках, и каждая секунда ее жизни распределена по ролям. Просыпаясь, она котенок. Умываясь — хорек. За столом — львенок. На прогулке — теленок. На занятиях — цыпленок. На чтении — сверчок. В бассейне — рыбка. Мне при этом непременно отводится роль мамы всей этой живности. И не только: я, конечно, уже побывала коровой, козой, крольчихой, жабой и даже волчицей.
В этих играх мне положено вести себя так, чтобы соответствовать представлениям своей дочери об избранных ею животных. У меня не всегда получается, и тогда я получаю замечание.
— Уже давно пора сказать: "Котеночек мой",— шепчет мне дочь, просыпаясь.— Мяу, ты моя кошка!
Федя в такие минуты выдерживал дистанцию. И вот теперь сын бежал ко мне по лужайке в этой своей бандане и кричал:
— Мама, я теперь пират! А Варя — прекрасная принцесса!
Конечно, такое распределение ролей совершенно не устраивало Варю: я точно знаю, что в этой игре пираткой предпочла бы быть она. Вопрос только в том, кем она представляла Федю.
— Ты просто Федя! Ты что, забыл? — принципиальные изменения в Федином мироощущении стали очевидны не только мне. Варя как-то даже обеспокоенно посмотрела на брата.
— Нет, теперь я пират. Я просто балуюсь.
По дороге домой Федор сменил еще несколько ролей. Он предоставил себе полную свободу.
— Бабушка, я был пиратом! Потом осликом, медвежонком и крановщиком. Теперь я снова мамин сын.— заявил Федор бабушке, как только она появилась на пороге, и продолжил без капризов и баловства натягивать пижаму. Потом спокойно почистил зубы. Лег в постель, укрылся одеялом и притих, чтобы послушать сказку. Варя делала то же самое.
— Что случилось? Как же так? — не поверила бабушка.
— Мы баловались. И выбаловались. Такое тоже бывает со всеми людьми,— Варя была настроена, как всегда, философски.— Теперь я снова просто Варя, Федя — просто Федя.
— Мам, а ты?
— Я? Я — просто мама.
Мы, кажется, договорились.