Премьера театр
На сцене Театра имени Моссовета спектаклем "В Москву! В Москву!" берлинского театра "Фольксбюне" в постановке Франка Касторфа открылся внеочередной Чеховский театральный фестиваль, посвященный 150-летию со дня рождения Чехова. Знаменитый немецкий режиссер соединил в своей работе пьесу "Три сестры" и рассказ "Мужики". Смесь получилась взрывоопасной, но так и не взорвалась, считает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Франк Касторф никогда прежде не ставил Чехова (забегая немного вперед, можно добавить — и правильно в общем-то делал). При том что к русской литературе и к России он всегда был неравнодушен, что неудивительно для левого немецкого художника, сделавшего тему несправедливости человеческого социума и классовой борьбы едва ли не главной для себя, наша страна не может не стать объектом пристального интереса и вдохновения. А он, в свою очередь, не может стать для нее любимым и желанным: броский, жесткий театр социальной злости, который практикует художественный руководитель знаменитого берлинского театра "Фольксбюне", у нас не любят — с "Мастера и Маргариты", которые господин Касторф привозил несколько лет назад в Москву, в антракте ушла половина зрителей. Вот и к концу спектакля "В Москву! В Москву!" — а закончился он, когда до полуночи оставалось уже недолго,— в зале остались самые стойкие, полпартера. (Справедливости ради нужно сказать, что и в Берлине театр Касторфа посещается плохо и давно уже не считается "паровозом" театрального процесса.)
Самое интересное в новом спектакле уставшего берлинского радикала — решение соединить пьесу "Три сестры" с рассказом "Мужики". В России до такого сочетания наверняка никто бы не додумался. И дело не в том, что едва ли не к самой знаменитой пьесе Чехова прибавляется полузабытый рассказ. А в том, что "Три сестры" для господина Касторфа показались материалом, недостаточным для спектакля. Для иностранцев всегда остается загадкой, почему сестры грезят о Москве и не едут в нее. Франк Касторф нашел рассказ, в котором герои, совсем простые люди, едут в Москву, но потом возвращаются в деревню, в нищету и бесправие, в русское "темное царство", туда, где царят дикие нравы и где, по убеждению Касторфа, зреет недовольство, вылившееся впоследствии в Октябрьскую революцию.
Темное царство, кстати, у Касторфа залито ярким солнцем. Художник Берт Нойман повесил в глубине сцены писаный задник-насмешку — лесной пейзаж в духе Шишкина. На его фоне устроены две конструкции из свежих досок: открытая веранда и остов приземистого деревенского домика. Действие пьесы и рассказ не пересекаются, "Мужики" просто кусками вторгаются в "Трех сестер". Получается, что на веранде маются дурью персонажи хрестоматийной пьесы, а в домике страдают от мерзостей жизни герои "Мужиков". Над этой барско-крестьянской Россией висит видеоэкран, на который — это фирменный прием театра Касторфа, не украденный у него в последние годы только ленивыми,— видеокамера транслирует то, что происходит в глубине сцены, например, торопливое совокупление Андрея Прозорова и Наташи в начале второго акта.
Конечно, Франка Касторфа волнует не только история революционного движения в России, но и то, что происходило после большевистской революции. Свободный от пиетета перед чеховскими текстами, он ничтоже сумняшеся вставляет в спектакль любую современную отсебятину, для чего-то нужную ему в тот или этот момент, и определения "клевый" и "чурка" — одни из самых невинных вторжений. "Руки прочь от Советской России!" — вопят крестьяне, развешивая революционные красные флаги. Когда в деревне начинается пожар, на экране возникает заставка сегодняшних новостей российского телевидения. Ближе к концу режиссер совсем идет вразнос: воцарившаяся на террасе Прозоровых Наташа требует себе трон, усевшись в него, кричит про русский народ-богоносец, сулит зрителям, что они будут гореть в аду, а она сама когда-нибудь вернется. Взвинченный и разболтанный спектакль "Фольксбюне" к финалу становится сам похож на спившегося и спятившего бывшего интеллигента.
Оставим в стороне вопрос о том, годится ли Чехов, даже столь радикально обновленный и дополненный, на роль "зеркала русской революции". Но очевидно, что "Три сестры" нужны были Франку Касторфу только как знак театральной традиции, с которой он борется. Собственно содержание пьесы ему не очень интересно. Такое ощущение, что за "Три сестры" знаменитый режиссер взялся вообще из-под палки, а теперь мстительно бросает в лицо своим "мучителям": хотели от меня Чехова — вот получите его и отстаньте. Кажется, что актеры (многие из которых, кстати, по-настоящему замечательные и сильные актеры) буквально отплевываются, отпихиваются от чеховской пьесы, придумывая очередные свидетельства того, что герои Чехова неинтересны и взаимозаменяемы, а ситуации нелепы.
Остается только пожалеть, что немецкое присутствие на Чеховском фестивале ограничится именно этим, сумбурным и нескладным спектаклем Франка Касторфа. Ведь есть в том же театре "Фольксбюне" отличный "Иванов" Димитра Гочева, в Дойчес-театре идут "Чайка" и "Дядя Ваня" недавно ушедшего из жизни Юргена Гоша, есть интересные (и весьма радикальные, кстати) "Три сестры" в театре "Шаубюне". Впрочем, нет худа без добра: ведь фестиваль только начинается, и что бы нас ни ожидало впереди, вряд ли случится разочарование сильнее того, что уже пережито на старте.