Выставки современное искусство
Программа года Франции продолжилась выставкой живого классика французского современного искусства Бертрана Лавье. В небольшую ретроспективу на пятом этаже торгового центра ЦУМ уместилось два холодильника, байдарка, воздушный шар и бездна иронии. На выставке побывал ВАЛЕНТИН ДЬЯКОНОВ.
Первым музеем, открытым для широкой публики, стал в 1793 году Лувр, а первым художником, поставившим рядом с произведениями искусства предмет из другого, низкого, мира, был француз Марсель Дюшан. 60-летний Бертран Лавье продолжает тему дюшановского "Фонтана", обыкновенного писсуара, давшего старт серьезным размышлениям о месте искусства в век кино, фотографии и атомной бомбы. Дюшан был склонен пофилософствовать и всем играм предпочитал шахматы. Лавье больше всего на свете любит быструю езду на красивых автомобилях и к своему искусству относится подчеркнуто несерьезно. Тому, что его ретроспектива разместилась прямо над рядами бутиков, художник очень рад: "Я всегда хотел смешивать высокую культуру с низкой. В ЦУМе это получается само собой".
Так вышло не специально. Сначала выставку планировали открыть в Музее архитектуры имени Щусева, но кураторам Марии Кравцовой и Жан-Бернару Маркаде не удалось договориться с руководством. И прекрасно: "Aftermoon" (название — игра слов, нечто среднее между английскими словами "afternoon" — "день" и "moon" — "луна") выглядит как кривое зеркало безупречного мира потребления, раскинувшегося на просторах бывшего универмага. Вместо тщательно отшлифованных стен зрителя встречает бетон. В процессе подготовки выставки рабочие случайно покрасили белым пару стен, но Лавье настоял на том, чтобы пространству вернули природную шероховатость. На сером фоне объекты Лавье выглядят как произвольный набор вещей, оставшихся после распродажи в магазине неизвестного профиля.
Зрителя встречает диван в форме женских губ, дизайнерское творение Сальвадора Дали. Но помещен диван не на пьедестал, а на обыкновенный холодильник. Вышла изящная шутка на тему музейного дела как вечной заморозки шедевров во льдах истории. А вот обыкновенный скейтборд покоится на настоящем пьедестале и подставке, благодаря которой будто взмывает вверх в свободном полете. И тут все перепутано: место молодежной субкультуры явно не в музее. А чего стоит сдутый монгольфьер, добытый кураторами в воздухоплавательном клубе? В дальнем углу выставки висит черно-белая фотография премьер-министра РФ Владимира Путина. Только на самом деле это кукла из парижского музея восковых фигур "Гревен", сфотографированная профессионалами из студии парадной съемки "Аркур". Путин тут вдвойне или даже втройне не настоящий. Мало того, что это не сам премьер. Художник предоставил выбор персонажей в музее фотографам "Аркур", не приложив, таким образом, никаких усилий к тому, чтобы именно Путин был изображен на одном из снимков серии.
Лавье работает с хорошо известной на Западе, но малоизвестной в России проблемой оригинала и копии, тиража и униката. Эта проблема уходит корнями в далекое прошлое раннего христианства: за право обладания "настоящими" реликвиями — мощами апостола Марка, "платом Вероники" и так далее — отчаянно боролись европейские государи. Представление об искусстве как о создании чего-то невиданного и уникального выросло на этой почве. Дюшан продемонстрировал, что в эпоху конвейера и печати автор, собственно, и не такая уж большая шишка. А Лавье, дитя постмодерна, уже и вовсе отказывается от каких-либо претензий на значительность и ремесленным трудом не занимается. Он признается, что не хочет, чтобы от работ "пахло художником": автор ведь умер, как говорил другой француз — Ролан Барт. В ЦУМе эта идея выглядит уместно, ведь ни покойный Александр Маккуин, ни здравствующая Миучча Прада не шили одежду вручную. Да и авторов у них вагон и тележка, что инженеров на заводе по выпуску холодильников. Их имена на лейблах — не авторская подпись, а торговая марка, штамп на товаре. Ускользающий от определенности и серьезности Лавье, конечно, им не чета в смысле известности и заработков. И тем не менее, глядя на улыбчивого художника, покуривающего сигару, хочется, чтоб мы так жили, как умер этот автор.