Выставка графика
В Третьяковской галерее на Крымском Валу открылась выставка графики Владимира Лебедева "...я — художник двадцатых годов". Любимому с детства художнику сочувствовала АННА ТОЛСТОВА.
Это всего два зала, и тут не знаешь, радоваться или печалиться. С одной стороны, нам показывают лишь графику 1920-х и начала 1930-х: бесспорно, это период расцвета Владимира Лебедева (1891-1967), великого без всяких преувеличений художника детской книги и великолепного рисовальщика, но хотелось бы увидеть полноценную ретроспективу, ведь мало кто знает, чем он занимался после "Детгиза". А с другой стороны, когда в вегетарианские годы оттепели престарелого Лебедева, народного художника РСФСР и члена-корреспондента АХ СССР, спрашивали, будет ли у него ретроспектива, тот отвечал, что еще не готов, и становилось ясно, что ретроспективы он категорически не хочет, все про себя прекрасно понимая.
Куратор нынешней выставки Галина Цедрик, кажется, решила пощадить классика. Например, лебедевские плакаты для "Окон РОСТА" времен Гражданской войны есть, хоть они — по-маяковски громкоголосые и яркие — выбиваются из интимной тональности этой тонкой и изысканной, под стать ее герою, экспозиции. Зато замечаешь, что буржуи, разлетающиеся воздушными шариками из-под ног печатающих шаг пролетариев с плаката "По Европе движется красный призрак коммунизма", вскоре превратятся в толстяка-обжору из "Мороженого" Самуила Маршака. А вот лебедевских плакатов для "Окон ТАСС" времен Великой Отечественной нет, потому что они сделаны совсем другим человеком. Человеком, который возглавлял художественную редакцию маршаковского "Детгиза" до тех пор, пока весной 1936 года в газете "Правда" его не назвали "художником-пачкуном" (то был очередной этап в кампании по истреблению творческой интеллигенции) и всякая далекая от искусства сволочь не начала объяснять ему, как правильно.
Раздел книги для детей в Третьяковке небольшой, но представительный. Начинается двумя работами 1921 года, когда от отдельных иллюстраций в детских журналах и альманахах, которыми он начал заниматься еще в пору ученичества, Лебедев переходит к оформлению книги как целого. И если в написанных им самим "Приключениях Чуч-ло" он еще в плену футуристической "зауми", то в киплинговском "Слоненке" мы уже видим того художника, который создал советскую детскую книгу — не в плане идеологии, а в плане эстетики, усвоенной, кажется, во всем мире. Когда из пятен, точек и линий на плоскости складываются такие фигуры жирафа и бегемота, что ребенок сам тянется к бумаге и карандашу, чтобы нарисовать так же, а первый раз попав в зоопарк, мгновенно "узнает" каждого зверя. Как будто суровый аскетизм военного коммунизма привел к этой строжайшей экономии художественных средств: не образы — чистые гештальты. Вслед за "Слоненком" — целая стенка книг Маршака--Лебедева. Имена поэта и художника как равных писали на обложке шрифтом одного размера, и подчас они даже менялись ролями: это Маршаку приходилось иллюстрировать своими стихами веселые и поэтические картинки коллеги. Так, между прочим, возник "Цирк": на эскизах видно, как набранный на кальке текст деликатно, чтобы не задеть, вклеивается в рисунок, намертво севший на лист. Конструктивистская компоновка, супрематический цвет, обэриутский смех — все лучшее в соответствии с лозунгом эпохи Лебедев отдал детям.
И все же главным на выставке стало "взрослое" искусство Владимира Лебедева. Довольно быстро покончив с кубистическими экспериментами, он находит свой стиль, названия которому нет (сам Лебедев любил говорить о себе: "Я — одинокий художник"), но есть множество поэтических аналогий в литературе тех лет. Лихие революционные матросы с толстомордыми кралями — таким видится фон "Двенадцати" Блока. Расфуфыренные нэпманши, изящные проститутки, шпана, богема — так представляешь себе персонажей романов Деблина и Ремарка. Кое-что из этих рисунков печаталось в 1927-1928 годах в журналах "Бузотер" и "Бич": карикатурами их делали остроумные подписи неизвестного автора ("Почему суд квалифицировал твои фильмы как брак? — Вероятно, потому, что снимал я только свою жену"), но сами по себе они не помещались в узкие границы сатирической графики. У бывшего плакатиста "Окон РОСТА" был столь ценимый в плакате цепкий, внимательный к характерным деталям глаз, но была и столь не свойственная плакату мягкая, нежная ирония.
Местами она проступает и в знаменитых лебедевских обнаженных — им отдан целый зал, и это настоящая энциклопедия графических техник, в любой из которых художник был виртуозом. В спущенных чулках, расстегнутых юбках, балеринских пачках, с гитарами и совсем без всего — обнаженные позируют неоклассическими статуями в рисунках свинцовым карандашом, тают в зыбком свете углевой штриховки, растворяются в акварели, вырастают из пятен ламповой копоти и дрожат под контурной линией туши. Совершенно эротоманская коллекция — в том смысле, что не от изображения, а от того, как оно сделано, можно получать почти физическое удовольствие. Антисоветскость "пачкуна" Лебедева заключалась даже не в том, как он умел создать атмосферу интимности для взрослого, уединившегося с его рисунками, и для ребенка, оставшегося один на один с его книгой. Это было искусство, дающее ощущение полноты бытия, хотя никто из руководящих органов его на это не уполномочивал.