Фестиваль театр
В Берлине продолжается фестиваль лучших спектаклей немецкоязычного театрального пространства "Театртреффен" ("Ъ" писал о его открытии 13 мая). В этом году интерпретации классических пьес в его программе уступили место текстам о современной жизни. Из Берлина — РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Когда мы говорим о "новой драме" в России, воображение рисует такую картину: подвал, спектакль с несложным оформлением, все внимание на слово и сюжет, молодая публика в зале. Исключения лишь подтверждают правило. Спектакль о современной жизни по пьесе "Воры" известного драматурга Деа Лоэр идет на большой сцене берлинского Дойчес-театра (то есть, по сути, на главной по статусу сцене Германии), публика в зале самая что ни на есть буржуазная, а способ игры, атмосферу и, в конечном счете, успех постановки (вовсе не исключительной) определяет оригинальная и технически сложная сценография, придуманная режиссером Андреасом Кригенбургом.
Само сочинение Дэа Лоэр трудно отнести к откровениям: пьеса построена как набор отдельных историй, за которыми мы следим одновременно — фрагменты разных сюжетов сменяют друг друга. Здесь есть этакий современный Обломов, от ощущения бессмысленности бытия не встающий с кровати (и в финале прыгающий в окно), есть девушка, изучающая голландский язык в надежде получить место в супермаркете где-то в Голландии, есть немолодая пара, парализованная страхом, что они могут стать объектом агрессии неизвестного животного, есть женщина, которая ищет безымянного донора спермы, когда-то давшего ей жизнь, и тому подобное. Герои в меру странны, в меру вменяемы, но, безусловно, одиноки, ситуации иногда забавны, текст местами очень банален, написано его почти на четыре часа сценического действия, и вряд ли можно было бы ожидать, что спектакль попадет в афишу "Театртреффен".
Но вот сценография: посреди занимающего всю сцену павильона установлено огромное мельничное колесо, вращающееся как бы навстречу зрителям. Герои либо приезжают откуда-то сверху на лопастях, либо выталкиваются этими же лопастями снизу. Можно только предполагать, какие чудеса сноровки требуются актерам, чтобы справиться с вертикальными плоскостями, медленно превращающимися в горизонтальные и наоборот. Но дело, конечно, не в физкультуре, а в том простом и физическом образе равнодушной судьбы, который определяет весь ход действия. Что бы ни делали и что бы ни предполагали герои, как бы они ни чудили и ни философствовали, они вот-вот будут перемещены куда-то неумолимым и неостановимым анонимным механизмом, включающимся без предупреждения.
Знаменитый австрийский драматург Петер Хандке для описания жизни большого города обошелся вообще без диалогов. В его пьесе "Час, когда мы ничего не знали друг о друге" персонажи ничего не говорят, а весь текст состоит из описания сцен городской жизни, случайных встреч людей, попадающих в ситуации одновременно банальные и причудливые. Молодой венгерский режиссер Виктор Бодо, сотрудничающий уже несколько сезонов с Драматическим театром австрийского Граца, поставил по мотивам пьесы Петера Хандке эффектный спектакль. В его случае успеху тоже способствовало остроумное сценографическое решение. Вдоль кулис, справа и слева от пустой середины сцены, выстроены, точно дома вдоль улицы, два ряда небольших павильонов-контейнеров — городское кафе, купе поезда, офис, больничная палата, музейный зал и т. д. То один, то другой время от времени разворачивают к залу. Но увидеть, что происходит в павильонах, мы можем в любой момент: всем спектаклем Виктора Бодо, в сущности, "управляет" одна видеокамера. Оператор заглядывает всюду, а изображение передается на большой видеоэкран, висящий над сценой.
Не так уж важно понимать, каким именно образом переплетаются пути персонажей спектакля — туриста с картой города, уборщицы, медсестры, электромонтера, смотрителя музея, молодого человека неопределенных занятий, уличного попрошайки и всех прочих. Спектакль, идущий в сопровождении живой музыки, насыщен движением, трюками, юмором: эпизоды мелькают как в рекламной нарезке, совмещение крупных планов на экране и многолюдных уличных пантомим под ним не дает привыкнуть к происходящему. Но драйв жизни в этих "джунглях" замешан не только на возможности случайных встреч, на недоразумениях и загадках. На страхе тоже.
Характерна одна из сценок: молодая женщина работает в узенькой комнатке с щелями в стенах, справа кто-то невидимый просовывает для нее бумаги, слева появляются папки, а работа заключается в том, чтобы аккуратно подшивать бумаги и складывать папки стопками. Но тщательно отработанный бюрократический механизм вдруг сбоит, все путается, бумаги беспорядочно летят со всех сторон, и несчастная делопроизводительница оказывается буквально погребена под ними. Вспомнить Кафку вполне уместно: Виктор Бодо стал знаменит несколько лет назад благодаря спектаклю по мотивам "Процесса" в будапештском Театре имени Катоны, а его первой работой в Граце был "Замок". Но в "Часе, когда мы ничего не знали друг о друге" чувствуется влияние еще и Дэвида Линча, и Квентина Тарантино. Хотя ощущение от спектакля остается бодрящим — как будто не жизнь беспрерывно выворачивается наизнанку, а просто сегодня в городе снимается кино.