Концерт классика
В Большом зале консерватории последний раз в этом сезоне (а также перед закрытием БЗК на реконструкцию) выступил Российский национальный оркестр. Михаил Плетнев представил нетривиальную подборку русской музыки столетней давности, в которой нашлось место и сочным фольклорно-сказочным образам, и образам библейским, и, наконец, выспренней оде искусству. Слушал СЕРГЕЙ ХОДНЕВ.
На самом деле по первости программа удивляла не столько сочетанием образов, сколько компоновкой известных, полуизвестных и совсем редких вещей. Во втором отделении играли Первую симфонию Скрябина — вещь в общем-то редкую, но тот же РНО исполнял ее совсем недавно, год назад, в финале Фестиваля симфонических оркестров, и после того исполнения симфонию как-то совсем не получается назвать забытым, неизвестным публике и обойденным исполнителями опусом. В первом отделении были однозначные симфонические редкости — "Зачарованное царство" Черепнина и "Из Апокалипсиса" Лядова. Но тут же — еще три вещи Лядова, "Баба-Яга", "Кикимора", "Волшебное озеро", которые редко исполняемыми никак не назовешь; только все-таки привычнее их слышать в качестве бисов, открывать же ими серьезный концерт, как в этом случае, вроде бы и не принято.
Получилось, вообще говоря, что-то вроде мини-путеводителя по раннему музыкальному Серебряному веку, столь же красочного и разнообразного, как и подарочные альбомы жанра "Архитектура и искусство русского модерна". Вот почвенник Лядов, чьи картинки на темы русских сказок нет-нет да и напоминают Римского-Корсакова (хотя бы "Похвалу пустыне" из "Китежа") и чье пламенное апокалиптическое видение оформлено чинными древнерусскими попевками. Вот более поздний Черепнин (на его музыку сто лет назад Дягилев и Бенуа ставили свой "Павильон Армиды"), склоняющийся скорее к импрессионизму. Вот символист и западник, точнее, универсалист Скрябин, чья Первая симфония хоть и предшествовала по времени создания остальным прозвучавшим вещам, но звучала именно с финальным настроением, как подведение итогов большой эпохи, начавшейся даже не 1890-ми, а 1880-ми.
Все то, что было сыграно в первом отделении, прозвучало деликатно и разборчиво; Михаил Плетнев, любовавшийся несколько васнецовскими красотами Лядова и акварельными тонами Черепнина, умело и уверенно донес свое любование до сознания публики. Но и только, за превосходной оркестровой игрой не различалось ни особых концептуальных глубин, ни хотя бы эмоциональной непосредственности (тут можно было вспомнить, с какой неожиданной "страшинкой" Валерий Гергиев иногда исполняет на бис ту же заигранную "Бабу-Ягу") — от программных вещей, будь они связаны с тематикой сказок или с тематикой Апокалипсиса, все-таки хочется чего-то большего. Здесь опять было бы кстати сравнение с альбомными изданиями по ИЗО: вот прекрасный шехтелевский интерьер, хорошо сфотографированный и воспроизведенный на странице с великолепным, пусть даже непревзойденным качеством,— все равно ты вне этого интерьера. Вот так и с Лядовым и Черепниным, державшимися как будто бы на дистанции что от исполнителя, что от слушателя.
Симфония Скрябина, с одной стороны, это ощущение дистанцированности перечеркивала. Она-то была продемонстрирована не просто любопытным экспонатом, этапным образчиком русского симфонизма рубежа веков, а живым, искренним, даже пронзительным опусом, прочитанным, пожалуй, через поздние симфонии Чайковского, но оттого не менее важным. Точнее, была бы продемонстрирована, если бы не злосчастная творческая амбиция Скрябина, решившегося после совершенно самодостаточных сюжетно пяти частей воздвигнуть еще и шестую. Причем в виде грандиозного финала с хором (поднялся на ноги грустивший все пять частей хор имени Свешникова, которым теперь руководит Борис Тевлин) и солистами (меццо-сопрано Анна Викторова и тенор Хачатур Бадалян), где "все народы мира" призываются воспеть славу искусству. Там и написанный композитором текст, мягко говоря, не совсем дотягивает до шиллеровской оды "К радости", и сама музыка больше напоминает упражнение талантливого, но заносчивого студента, нежели плод исканий дерзающего духа. То есть в культурном смысле интересно — это не то слово, кто бы спорил. Но все равно смущало, что после объективно захватывающего музицирования тебе вновь предлагают превосходно сделанную страницу музейного каталога.