Фестиваль кино
Открытие Каннского фестиваля прошло без эксцессов и даже без дождя, который пролился только поздним вечером. Бросив взгляд на красную дорожку, первые рабочие просмотры посетил АНДРЕЙ ПЛАХОВ.
Навес от непогоды, впервые установленный перед фестивальным дворцом, не пригодился: Кейт Бланшетт в черном, расшитом птицами и цветами платье с белым подолом прошла по лестнице целой и невредимой. Как и ее партнер по фильму "Робин Гуд" Рассел Кроу. Среди других звезд на открытии были замечены Хелен Мирен, Мирей Дарк, Сальма Хайек, а также актеры и режиссеры, заседающие в многочисленных жюри фестиваля: Гаэль Гарсия Берналь, Джованна Меццоджорно и самый главный из судей — Тим Бертон. Он заявил прессе, что в отличие от Шона Пена, возглавлявшего каннское жюри два года назад, не имеет никакой предварительной концепции судейства, не стремится повернуть вектор фестиваля в сторону политики и намерен смотреть кино "как ребенок", отдаваясь ему интеллектуально и эмоционально.
Открытие и впрямь было немного детским. "Робин Гуд" Ридли Скотта выходит и на российские экраны ("Ъ" расскажет о нем завтра), так что лучше расскажу о первых конкурсных лентах, которые дойдут до нас не так скоро. Самая первая называется "Турне" и подписана в титрах Матье Амальриком — одним из самых харизматичных персонажей нового французского кино. Сын супругов-журналистов, он колесил по миру (одно время, кстати, жил в Москве), а в 17 лет пришел на киностудию, не чураясь никакой работы и даже не предполагая стать актером. На экране он впервые появился в "Фаворитах луны" Отара Иоселиани, а заметили его в фильмах Арно Деплешена. Со временем именно Амальрик стал воплощением галльского обаяния, легкости, остроумия, именно его зовут играть Ален Рене, Стивен Спилберг, София Коппола, именно он изображает французского злодея в одном из фильмов бондианы и празднует триумф духа над плотью в фильме Джулиана Шнабеля "Скафандр и бабочка" в роли обездвиженного и лишившегося речи издателя журнала.
"Турне" — милая, изящно сделанная штучка, с легкими оммажами в честь Феллини ("8 1/2"), Боба Фосса ("Вся эта суета") и Билли Уайлдера ("В джазе только девушки"). Телевизионный продюсер, переживший кризис среднего возраста, рвет с прошлым, уезжает в Америку и возвращается оттуда с группой гротескных стриптизерш. Амальрик окружен целым сонмом пышнотелых девиц из кабаре "Нью-бурлеск" с чудными именами Mimi Le Meaux, Kitten on the Keys, Dirty Martini: от этого его большие глаза делаются еще более удивленными. Впрочем, признаваться в том, что выступаешь в легком жанре, в Канне не принято. И вот уже Матье Амальрик намекает на политический подтекст фильма: ведь речь идет о праве пышнотелых женщин на неформатную фигуру, не утвержденную индустрией гламура.
Китайский "Чунцинский блюз" Ван Сяошуая (второй фильм конкурса) построен на попытках блудного отца что-то исправить — но исправить уже невозможно, ибо сын, лишенный отцовской поддержки, стал мишенью полицейской пули. Отец хочет хотя бы понять, что заставило его отпрыска захватить заложницу — и оказывается погружен в неведомый ему мир молодежных клубов, дискотек, в чуждый образ жизни новой генерации. Сам он, капитан рыбацкого судна, всю жизнь вкалывал, как миллионы других китайцев,— результаты этого трудового подвига мы видим в кадрах растущих как грибы мегаполисов.
Однако в первый же день фестиваля показывалась и картина с гораздо более высоким потенциалом: она называлась "Странная история Анжелики" и открывала программу "Особый взгляд". Ее создатель — португалец Мануэль де Оливейра, живой феномен мирового кино, которому в декабре исполнился 101 год. Вот уже добрый десяток лет это самый старый кинематографист, участвующий в Каннском фестивале. Идея его нового фильма родилась еще 60 лет назад, была связана с темой холокоста, но реализована только теперь с небольшими коррективами на современность. Главный герой — фотограф-еврей, которому богатая португальская семья заказывает снимок умершей дочери. Дальше начинается чистая "метафизика ангелов": девушка на фотографии оживает в воображении героя, он летает с ней по небу, подобно влюбленным Марка Шагала, и это еще не все. Мануэль де Оливейра снимает так, как снимали в дни рождения кино Люмьер, Мельес и Макс Линдер. Он соединяет трагический реализм, фантазию и юмор. Он верит не в прогресс, а в чудо, но в художественном, а не религиозном смысле. Почему бы не верить: его жизнь — это и есть свершившееся чудо.