Появление изображений Иосифа Сталина в праздничном оформлении Москвы заставило корреспондента "Власти" Олега Кашина задуматься о том, какое место генералиссимус занимает в исторической памяти россиян.
За неделю до Дня Победы на одном мероприятии (да прямо скажем — на вручении ветерану ЦК КПСС Владимиру Долгих знака почетного гражданина Москвы) я случайно встретил первого заместителя мэра Москвы Людмилу Швецову. Как раз в тот день информагентства со ссылкой на анонимный источник в правительстве Москвы сообщили, что плакатов с изображением Иосифа Сталина 9 Мая на улицах Москвы не будет. Ссылаться на анонимные источники, тем более чужие,— дурной тон, поэтому я спросил Людмилу Ивановну об этих плакатах, будут они вывешены или нет. Она ответила, и оказалось, что у того анонимного источника ключевым словом было "на улицах". Дословный, записанный на диктофон ответ заместителя мэра звучал так: "Плакаты будут установлены в тех местах, где наиболее часто и активно будут собираться ветераны. А в условиях неустойчивой погоды им большей частью будет удобнее в закрытых помещениях". То есть, хотя решения о вывешивании плакатов никто не отменял, на улицах их не будет — но не потому, что правительство Москвы что-то передумало по поводу Сталина, а потому, что погода плохая. Такой троцкистский ответ — что-то вроде "ни войны, ни мира" — и, видимо, в конце концов эта половинчатость смутила и саму Людмилу Швецову, потому что часа, может быть, через два, когда я сел писать об этом для газеты "Коммерсантъ", мне перезвонил пресс-секретарь Швецовой Александр Пудин и сказал, что мой вопрос застал Людмилу Ивановну врасплох и, наверное, поэтому она упустила самое важное. Плохая погода, конечно, имеет значение, но не меньшее значение имеет и то, что ветераны, а вместе с ними и московские власти опасаются актов вандализма по отношению к портретам Сталина, потому что соответствующие угрозы поступают непрерывно с самого первого дня, когда только стало известно о намерении использовать изображение Сталина в праздничном оформлении Москвы.
Буквально на следующий день я смог убедиться в том, что Людмила Швецова не обманула меня ни насчет закрытых помещений, ни насчет вандализма. Вначале я увидел Сталина в закрытом помещении — в торговом центре "Атриум" (очевидно, это популярное среди ветеранов место встречи) на первом этаже стоял большой разноцветный стенд, посвященный наступающему празднику. Основным декоративным элементом этого стенда были копии советских газет времен войны — парад на Красной площади 7 ноября 1941 года, битва за Москву и далее вплоть до Парада Победы. Разумеется, в каждой из этих газет на первой полосе был изображен Сталин — где-то один, где-то в компании Уинстона Черчилля и Франклина Рузвельта, а где-то рядом с такими людьми, на фоне которых сам Сталин выглядит не таким одиозным, как принято считать. Так, среди стоящих вместе с ним на Мавзолее советских вождей, наблюдавших за Парадом Победы, нетрудно было разглядеть Лаврентия Берию, которого, хоть он и был маршалом Советского Союза, даже правительство Москвы не решилось вывесить на праздничных билбордах. В общем, это был очень странный стенд, и мне оставалось только согласиться с Людмилой Швецовой, что место такому стенду — в как можно более закрытом помещении.
В тот же день, но уже ближе к вечеру в "Атриум" за покупками пошла одна моя знакомая. Она, конечно, тоже обратила внимание на этот стенд, но его внешний вид уже отличался от того, который увидел я. Сталин так же смотрел на посетителей торгового центра с газетных полос, но на лбу у него чья-то неравнодушная рука большими буквами написала "чмо".
Если бы этот неизвестный мне человек написал на лбу Сталина что-нибудь вроде "тиран", или "палач", или "архипелаг ГУЛАГ", можно было бы, наверное, сделать вывод, что гражданское общество у нас существует и функционирует и что, если власть принимает какое-нибудь вредное решение, гражданское общество готово бросить власти вызов и убедить ее в ее неправоте. Но в слове "чмо" нет никакой гражданской нагрузки, слово "чмо" — это ругательство из лексикона тех, кого большевики называли когда-то социально близкими, и считать таких людей гражданским обществом сегодня даже как-то обидно, потому что если они — гражданское общество, то я, пожалуй, лучше побуду чмо, как Сталин на том стенде.
Понять, зачем вообще московским властям потребовалось заводить речь об образе Сталина в праздничном убранстве города, невозможно. Все разговоры о том, что отсутствие Сталина на плакатах несправедливо по отношению к истории, звучат очень странно. Несколько десятилетий подряд День Победы нормально обходился без сталинских портретов, при этом никто не ставил под сомнение ни то, что Сталин руководил Советским Союзом в войне, ни то, что он делил с союзниками Европу в Тегеране, Ялте и Потсдаме. В голову приходят только совсем неожиданные объяснения. Например, Юрий Лужков когда-то проиграл Владимиру Долгих в карты или на бильярде и теперь отдает долги — вывеской на шашлычной, жетоном почетного гражданина, правом зажечь Вечный огонь и вот этими плакатами со Сталиным, вывешивание которых, между прочим, инициировано возглавляемой Владимиром Долгих ветеранской организацией.
Но даже если бы ничего этого не было и если бы никто и не думал о Сталине на плакатах, едва ли это сделало бы более гармоничными отношения между современным российским обществом и историей. Общепринятый в России взгляд на войну 1941-1945 годов состоит из такого количества советских и постсоветских мифов и умолчаний, что Сталин — нестрашный, боящийся непогоды, на лбу которого любое чмо может написать "чмо" — этот Сталин далеко не самый важный предмет для споров, которые сегодня было бы интересно вести.