На ОРТ завершился показ сериала Александра Митты "Граница: таежный роман". От множества собратьев по жанру его отличают более высокие авторские амбиции.
Действие "Границы" происходит в 70-е годы. Именно они были эпохой расцвета советского сериала, который, впрочем, недаром назывался многосерийным художественным фильмом. "Семнадцать мгновений весны" и "Место встречи изменить нельзя" были именно фильмами, хотя и нестандартного метража. Все попытки сериалов на современную тему с треском проваливались: чтобы увлечь зрителей, да еще в условиях цензуры, необходимо было отмотать время на пару десятилетий назад. Сегодня для Митты тоже оказался актуальным двадцатилетний экскурс в прошлое: именно там-то и обнаружились залежи настоящей романтики.
Действие "Таежного романа" происходит в военном городке на китайской границе, где все неспокойно — не только ввиду пограничных конфликтов. Под регламентированным и военизированным совбытом кипят роковые страсти. Открытый и наивный лейтенант Иван Столбов любит красавицу Марину — жену армейского волка капитана Никиты Голощекина. Потомственная аристократка Альбина Ворон, супруга полкового особиста, сбегает со спившимся эстрадным певцом Глинским. Разбитной старлей Жгут был бы счастлив со своим очаровательным Галчонком, если бы не страсть лейтенанта к вину и картам.
Три любовно-семейные истории разворачиваются в разном темпе, и в первых сериях работает только одна из них. Поэтому, скажем, играющей Альбину Ренате Литвиновой добрых полфильма просто нечего делать, кроме как болтать с подружками и однажды смеха ради провалиться в болото. Но будет и на ее улице праздник: в один прекрасный день Альбина бросит ненавистного мужа с его щами и носками и станет "музой" заезжего певца, потом, отвергнутая, испробует все средства от суицида до разврата, а когда зритель уже мысленно попрощается с почти погибшей героиней, в последней серии она снова вынырнет почти без всяких объяснений живая, невредимая и счастливая.
Примерно такие же американские горки, ведущие к хеппи-энду, ждут и остальных героев "Границы": они по очереди выходят на авансцену, чтобы исполнить свой коронный номер, а потом смирно дожидаются за кулисами, пока авторы снова не вызовут их. Только один персонаж — Никита Голощекин в исполнении Алексея Гуськова — присутствует зримо или незримо в каждом кадре сериала, ибо он главный антигерой фильма. Капитан Голощекин не только контрабандист и аморальный тип, но еще оборотень: в первой серии он перегрызает горло волчице и заражается волчьей кровью.
Этот мифологический сюжет так и хочется экстраполировать на кинематографическую судьбу Александра Митты. Он изменил идеалам авторского кино, хлебнув "волчьей крови" кассового успеха, и как раз в конце 70-х пережил свой звездный час как создатель народного киношлягера "Экипаж". Спустя двадцать лет Митта пытается вторично войти в ту же воду и выйти из нее сухим. И хотя улицы не совсем опустели и не на каждой кухне говорят о "Границе", ее можно без отвращения смотреть, отмечая хорошие актерские работы (Марат Башаров, Елена Панова, Михаил Ефремов, Андрей Панин, упомянутый Алексей Гуськов) и не лишенные юмора ретроэпизоды, выворачивающие наизнанку советские клише.
Проблема в одном. Митта оказался не только одним из самых успешных, но и одним из самых рефлексирующих режиссеров. Лет десять назад он написал статью о постмодернизме, когда большинство его коллег даже не слыхало о таком звере. Ратуя за циничное пользование стереотипами масскультуры и приветствуя калькулированную драматургию, сам Митта все-таки не лишен рудиментов творческого романтизма. Он видит себя скорее Дэвидом Линчем (David Lynch) или Ларсом фон Триером (Lars von Trier) — кинематографистом, съездившим в длительную "серийную" командировку, чем штатным "профи" масскультового цеха, таким, как, например, Дмитрий Астрахан, снимающий по принципу "чем хуже, тем лучше".
Однако рефлексии Митты выглядят более гладко на бумаге, чем на экране. Его сериалу, как и другим советским "Твин Пиксам" не хватает не только логики, но и доморощенной мистики, как не хватило ее в свое время (те же 70-е) эпической "Сибириаде" Андрея Кончаловского. В финале "Границы" Митта не удержался от ноток дежурного патриотизма, как бы спохватившись и извинившись за допущенные кое-где элементы пародии и постмодернистского кича. Но все равно лучшими сценами в "Границе" остались те, где страсти не демонизируются, а травестируются. Как в эпизоде выступления Глинского (собирательный образ эстрадного кумира тех лет) с детским хором. "Может, в том пожаре страшном я и сам сгорел дотла",— дерет глотку залетный гастролер. "И я, как пожаром, тобой окружен",— вторят ему зомбированные дети, которыми дирижирует провинциалка с внешностью Ренаты Литвиновой. И если это не чистейший постомодернизм, то что же тогда еще?
АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ