Красноармеец и матрос со штыками наперевес, вычерченные словно чеканные буквы "А"; Мамзель Фрикасе на одном колесе, в котором всего две спицы; силач, на лице которого отмечены только брови и усы; люди словно шарики мороженого; клоуны всех видов и мастей, с головами, руками и ногами на шарнирах; умильные корзины и картонки старорежимной старушенции; пятна, составляющиеся в некоего Усатого-Полосатого; Мистер Твистер наконец... Вы можете не помнить имя художника, но картинки вы помните точно — все это Владимир Лебедев (1891-1967).
А еще были изобретательно геометрические герои "Окон РОСТА" и более поздних плакатов, пляски и обеды толстых черно-белых нэпманов, отливающие немыслимым шелком чулки на икрах нэпманш, гладильщица с зубной болью, великолепные женские портреты, легчайшие, достойные столь любимых автором французов ню, девушки в косынках и многое другое. И это тоже Владимир Лебедев — художник, вошедший в историю русского искусства как отец-основатель советской книжной иллюстрации. Художник, имя которого впервые встало рядом и в один размер с именем автора текста на обложке детской книги.
Сам Лебедев предпочитал называть себя "рисовальщиком", что не отменяло его виртуозного владения живописью. Но в этом "рисовании" был он весь — быстрый, чрезвычайно наблюдательный, ироничный, четкий, любопытный. Такому художнику достаточно одного взгляда на заинтересовавший его во время многочасовых прогулок по городу типаж, чтобы вечером тот появился на бумаге. А его персонажам достаточно было лишь нескольких полагающихся им по законам анатомии частей тела или лица, чтобы ожить в любом, пусть даже самом сложном движении.
«Interieur (вечерний с печкой)», 1921 год
Недоговоренность для Лебедева всегда лучше избыточности — и это с его легкой руки на долгое время стало одним из законов детской иллюстрации. Вместо тяжеловесных, сладких и навязывающих подробности картинок он предлагал своему читателю то абрис, то пятно, то пустой контур — игру в додумывание, сотворчество. Он очень серьезно относился к своей работе, гонял учеников и в хвост, и в гриву, штудировал тонны литературы об искусстве, знал цену соавторству писателя и художника в сочинении детской книги, но за судьбу своих книг не особо беспокоился: "текст книжки дети должны запомнить, картинки вырезать — вот почетная и естественная смерть хорошей детской книжки".
Владимир Лебедев породил несколько поколений книжных графиков, в общем-то и последние в пространстве советской детской литературы крупные иллюстраторы (те, которые нам теперь знакомы совсем иным искусством,— Кабаков, Булатов, Гороховский и другие) плоть от плоти лебедевской книжной революции. Он породил эпоху, но собственная эпоха съела его. Блистательное и стремительное начало карьеры: в 20 лет начал печататься в "Сатириконе", "Новом Сатириконе", "Аргусе", в 26 — первая детская книжка, в 27 — профессор Петроградских государственных свободных художественно-учебных мастерских, в 33 — художественный редактор детского отдела Ленинградского отделения Госиздата, места, где и создавалась новая советская детская книга, в 37 — чрезвычайно успешная персональная выставка в Русском музее. Все закончилось в 1936-м: в январе газета "Правда" опубликовала редакционную статью "Сумбур вместо музыки", в феврале — "Балетная фальшь", в марте добрались до детской книги — "О художниках-пачкунах". Главные герои — Владимир Лебедев и Владимир Конашевич: они, словно компрачикосы, "уродование детей сделали своим мастерством". Дальше — больше, шили групповщину: "Лебедев — не единичное явление. Есть школа компрачикосов детской книги, мастеров-пачкастеров..." Оправиться от этого удара Лебедев не смог: он замкнулся, стал затворником, его знаменитые на весь город сапоги канадских лесорубов видели чаще на Лиговке на барахолке или на боксерских матчах, чем в Союзе художников. Он стал переделывать свои обруганные "формалистские" работы, но реализм у него получался слащавым. Война, оттепель и всяческие звания не помогли — Лебедев так и остался "художником двадцатых годов".
Государственная Третьяковская галерея на Крымском Валу, с 14 мая по 20 июня