В Третьяковской галерее открывается выставка Владимира Лебедева "Я — художник двадцатых годов". В экспозицию включена только графика 1920-х и начала 1930-х, хотя этот большой художник давно заслуживает большой ретроспективы.
1 марта 1936 года в газете "Правда" появилась статья "О художниках-пачкунах", посвященная ленинградскому Детгизу в целом и Владимиру Лебедеву как главе детгизовской художественной редакции и самому выдающемуся из "пачкунов" в частности. Детская книга в СССР на этом не кончилась — кончился ее золотой век, век абсолютной артистической свободы и обэриутского веселого абсурда, царивших в "редакции Маршака", членов которой арестовывали одного за другим. Лебедев отделался относительно легко — его даже из Союза художников не выгнали. Но вернуться к детской книге смог лишь в годы войны, когда у цензуры были дела поважнее, и хотя "Три медведя" 1948 года сейчас считаются классикой, их не сравнить с тем, что было в 1920-е и 1930-е. "Сказка о глупом мышонке", "Цирк", "Мороженое", "Вчера и сегодня", "Багаж", "Усатый-полосатый", "Мистер Твистер" — такое чудо, как развороты со стихами Маршака и рисунками Лебедева, сросшимися в единый организм, больше не повторилось.
Горький как-то назвал Маршака "основоположником детской литературы у нас". Лебедева с полным правом можно назвать основоположником детской книжной графики у нас. Не только в Ленинграде, где он стал главной целой школы, но и во всей стране — даже такие мастера, как Дейнека, не гнушались подворовывать у главного детгизовского художника. По большому счету начало советской детской книги следует отсчитывать с 1922 года, когда в петроградском издательстве "Эпоха" вышел "Слоненок" Киплинга с лебедевскими иллюстрациями. Только на протяжении следующих десяти лет эту тоненькую книжечку переиздавали раза три. Это была настоящая революция: никакого рисовального многословия, никаких диковинных зверюшек в диковинных пейзажах, никаких стилизаций в духе "Мира искусства", виньеток с пальмами и прочей развесистой африканской клюквы — из свободно разбросанных по плоскости пятен складывались непоседливые, вечно убегающие за край листа жирафы, бегемоты, крокодилы, страусы и павианы.
Чуть позже Фаворский с Лисицким сформулируют те же принципы оформления книги для самых маленьких: работать большими плоскостями и пятнами, обобщать формы, освобождать предмет от всего лишнего, в том числе и от утомительных пространственных подробностей, чтобы его можно было "вынуть" из книжного листа, как игрушку. "Сжиться с желаниями ребенка, вспомнить себя в детстве",— объяснял потом свои задачи немногословный Лебедев. Его книги приглашали читателя к сотворчеству: "Рисунок должен быть таков, чтобы ребенок мог войти в работу художника, то есть понял бы, что было костяком рисунка и как шла его стройка".
К революции, совершенной "Слоненком", Лебедев пришел довольно быстро: в 1911-м двадцатилетний студент Академии художеств дебютировал в журнале "Галчонок" и за какие-то пять лет — с перерывом на военную службу в годы Первой мировой — сделался лучшим художником детской книги в стране. Это очень хорошо видно по чуть ли не первому советскому опыту издания для детей — иллюстрированному альманаху "Елка", вышедшему 1918-м под редакцией Горького: манерные эльфы Бенуа, нарочито кубистические самовары Анненкова — и великолепный белозубый трубочист, словно бы слепленный будущим "пачкуном" из пятен сажи.
Разумеется, Владимира Лебедева, как и его коллег-обэриутов, глупо держать в резервации "детских художников". Его плакаты для "Окон РОСТА" времен Гражданской войны не уступают работам Маяковского и Козлинского. Его контррельефам и ассамбляжам позавидовал бы сам Татлин, с которым Лебедев, впрочем, был очень дружен. Что уж и говорить о лебедевских акробатках, балеринах, проститутках, нэпманах, шпане и обнаженных — это вершины графики и живописи 1920-х. Он, и правда, был человеком двадцатых годов, революционная эстетика которых впоследствии оказалась совершенно ненужной. Кстати, лозунг "Все лучшее — детям" прозвучал как раз в это десятилетие — кажется, сама эпоха бросила Лебедева на фронт детской книги.