Посольство Польши, цветы, записки, свечи. Знакомый сотрудник дипмиссии, ошалевший от количества посетителей, говорит, что его поразила чуткость русских. Он говорит это со слезами, он этого не ожидал. Он потрясен тем, что власти страны, в которой погиб его президент, делают то, что, собственно, и должны делать власти любой страны в такой ситуации.
В зал официальных приемов посольства в эти дни мог войти любой, чтобы оставить запись в книге соболезнований.
— Как писать: "Катынь" или "Котынь"? — неожиданно раздается справа от меня. Немолодая женщина в старом пальто сидит за столом перед раскрытой книгой.— Катынь? А "о" или "об"? Об Катыни?
— О Катыни.
Я пытаюсь представить себе, что она пишет. Мне почему-то кажется, что она пишет, что ничего не знала о Катыни, а теперь, после катастрофы под Смоленском, узнала.
По большому счету я тоже узнала о Катыни только теперь. То есть о самой трагедии я, конечно, знала. И даже собиралась пойти на фильм "Катынь", который показывали в Москве в рамках ретроспективы польского кино за три дня до авиакатастрофы. Но почему-то не пошла. И на канале "Культура" не посмотрела, когда его вдруг показали 2 апреля. Но 11-го на "России" я его уже не могла не посмотреть. И я знаю, что одновременно со мной его смотрели еще миллионы россиян.
Та женщина в старом пальто дописала в книге и подошла к дежурной сотруднице посольства.
— Это ужасно,— сказала она.
— Да,— кивнула сотрудница, глядя на траурные портреты Леха Качиньского и его жены.— Они были очень молодыми. Спасибо.
— Катынь — это ужасно,— сказала женщина.— Я этого не знала.
Я убеждена: фильм Анджея Вайды никогда не показали бы на главном госканале, если бы не гибель польского борта N 1 и неосознанное желание российских властей оправдаться, пусть не за 1940-й, но хотя бы за 2010-й. Поляки так и не дождались извинений от нынешних властей России, но они дождались другого — обычные русские поняли, прочувствовали польскую боль как свою. Покойный Лех Качиньский об этом мог только мечтать. Это то, ради чего стоило жить и, может быть, даже умереть.