"Архитектор, как политик, должен слушать народ"

В конце апреля пройдет 2-я Московская архитектурная биеннале. Ее куратор голландец Барт Голдхорн рассказал "Огоньку", почему архитектор не может и не должен быть свободен от общества

Хотя по образованию Барт Голдхорн — архитектор и даже успел спроектировать и построить дом престарелых в Эммелорде, известность он приобрел именно как пропагандист архитектуры, прежде всего традиций голландского зодчества, комфортного и приближенного к человеку. Теперь этот опыт он пытается перенести на российскую почву. "Российские города остро нуждаются в ремонте и реорганизации" — гласит кураторский манифест нынешней биеннале. В модернизации, которая, по словам Голдхорна, есть "диалог между будущим и реальностью".

— Господин Голдхорн, основная тема 2-й Московской биеннале архитектуры — перестройка. Перестройка чего и зачем?

— Есть стройка, а есть перестройка, в буквальном смысле. Два года назад, когда была организована 1-я биеннале архитектуры, все думали о строительстве новых городов, нового жилья. В кризис таких возможностей не осталось. Это даже хорошо, потому что, увлекаясь строительством нового города, мы забывали о старом. Я говорю сейчас не о Москве и Петербурге — это уникальные для России явления,— а о провинциальных городах. Там существует множество архитектурных, градостроительных проблем. Прежде всего в центрах городов, где часто складывается критическая ситуация. Инвесторы предпочитают возводить новые жилые районы на окраине, ведь строить в чистом поле гораздо проще. На это же направлена и государственная политика: власть дает субсидии на прокладку новых сетей, а не на замену устаревших. И центры начинают деградировать. В итоге есть риск получить такие города, как, например, американский Детройт, где центр пустует и заселяется бедными людьми, а богатые живут в пригородах.

— Как этого избежать?

— Нужно расширять города только внутри существующей застройки. В советское время градостроительство было очень неэкономным и неэффективным. Вследствие этого сравнительно низкая плотность застройки и большие пространственные ресурсы. В центре города есть места, которые нужно развивать, но делать это необходимо очень внимательно. Тогда уплотнение приведет к улучшению жизни. Простой пример — городские дворы. В советское время все открытое пространство по статусу было общественным. Но советский идеал не работает на почве капитализма — у людей появились разные доходы и, соответственно, разные требования к организации пространства. Сегодня существует необходимость организовать дворы, разделив их на общественные зоны и более приватные. На биеннале эти идеи будут показаны на примере проекта развития Перми, генеральный план которого сейчас разрабатывает голландское архитектурное бюро.

— Если новые здания будут возводиться в уже сложившейся среде, значит, речь идет о точечной застройке?

— В точечной застройке нет ничего плохого, если она реализуется с учетом пожеланий людей, живущих вокруг. Умение договариваться — важная часть этого процесса. Например, в Амстердаме есть старый рабочий район, который в 1980-х решили снести и на его месте возвести абсолютно новый квартал. Местные жители выступили против. Собрали комиссию из чиновников, архитекторов и обитателей района, разработали план развития. Не громадный генеральный план, а локальный проект отдельно взятой части города. В итоге часть старой застройки сохранили, а точечная застройка вводилась комплексно по всему району. И все были довольны. В России же чаще выходит, что случайный инвестор получает кусок земли от какого-нибудь бывшего детского сада и чью-то подпись, подтверждающую, что он может там построить высотное здание и обнести его забором. Он зарабатывает свои деньги, но при этом портит жизнь окружающим. А ведь можно было этого избежать.

— Кто должен инициировать процесс улучшения городов в России?

— Инициировать должна власть, но, к сожалению, это не делается. Правительство не стимулирует инновации, а только требует построить миллионы квадратных метров в год, иначе план не выполняется. В итоге происходит погоня за квадратным метром, за количеством. Очень напоминает советские пятилетки. Это связано также и с индустрией, которая продолжает выпускать серии панельных домов, сделанных по старым принципам. Инвесторы интересуются новой архитектурой, но, когда дело доходит до строительства, они возвращаются к типовым домам, не хотят рисковать, тем более в кризис. Переход на новую серию, новую технологию будет стоить им дополнительных денег. Люди просто не знают альтернативы этим панельным домам. Они видят, например, архитектуру на Остоженке и думают: ну это же очень дорого. А на самом деле это дорогая земля, а сами дома, если поставить их на поток, могут стоить столько же, столько типовые панельные. Люди в России очень боятся изменений. И вот это действительно кризис.

— В Европе существуют похожие проблемы?

— Застройка существующих городов — сейчас очень актуальная тема для европейских стран, хотя там она связана с вопросами экологии и глобального потепления. Политика на Западе ориентирована на компактный город, который позволяет уменьшить употребление ресурсов и решить транспортные проблемы. Но к этому пришли не сразу, потребовалось время, чтобы общественное сознание изменились. Трудно поверить, но еще в 1980-х в центре Амстердама, который теперь все обожают и стремятся там поселиться, было множество разваливающихся и заброшенных домов. В них никто не инвестировал — все хотели жить за городом. Кстати, в России вопросы, о которых мы говорим сегодня, тоже впервые поднимались в 1980-х, во время перестройки.

— Западные страны также сталкиваются с конфликтами между строителями и обществом? Я имею в виду, например, такие, как строительство Охта-центра в Петербурге?

— Таких конфликтов было много, начиная с 1960-х годов, когда активно начали строить высотные дома, и отношение к городу у людей стало меняться. Но на Западе политикам не выгодно противостояние. Они слушают народ, потому что хотят быть переизбранными. Требуют объяснить, почему спорный проект нельзя реализовать иным способом, не вызывающим противоречий. Это процесс демократии, то, что в России, к сожалению, не работает. Ситуация с Охта-центром это явно подтверждает. Я лично не понимаю, зачем его строить, если есть такой большой общественный протест. Что это дает, что хорошего мы получим? Или это для того, чтобы показать, вот какие мы крутые, вопреки всему взяли и построили? Ведь можно решить этот проект по-другому, так, чтобы всех устроило.

— Так где же выход из подобных ситуаций?

— Искать компромиссы. Не надо мыслить категорически. Например, ситуация с ЦДХ, который хотят снести и на его месте построить новый проект. Вокруг этого здания — огромное свободное пространство. Это парк, но он используется крайне неэффективно, нет денег на его обустройство, на детские площадки, дизайн. На самом деле половину этой территории надо отдать под застройку. На вырученные деньги оставшийся парк облагородить, улучшить. Сделать более качественное пространство. Это компромисс, исходящий не из каких-то глобальных идей, а из реальности.

— Есть ли в России силы для реализации новых идей? Или нам лучше приглашать иностранных архитекторов?

— Иностранных звезд для того, чтобы делать красивые картинки, России хватает. Не хватает зарубежного опыта на уровне исполнения, строительства, решения муниципальных вопросов. В России элементарно мало архитекторов, и лишь единицы из них учатся за границей. Нет обмена информацией, нет образовательных программ, трудно издавать книги и учебники, потому что они должны пройти какие-то комиссии, в которых сидят 70-летние люди, далекие от современных условий. Что со всем этим делать? Надо просто постоянно говорить об этом. Например, устраивать биеннале.

Беседовала Юлия Виноградова