Беглый экс-депутат Сергей Станкевич, месяц назад взятый под стражу варшавской полицией, вышел из тюрьмы. Но на родину его если и вернут, то не скоро. Таковы суровые законы польского гостеприимства.
14 мая в кулуарах Совета федерации российский генпрокурор Юрий Скуратов выразил уверенность в том, что Польша скоро выдаст России Сергея Станкевича, обвиняемого правоохранительными органами в финансовых злодеяниях в размере $10 тыс. В тот же день представитель областной прокуратуры Варшавского воеводства Ришард Кучинский сообщил Ъ, что 16 мая прессу ожидает "большая сенсация".
В конце недели Станкевича выпустили из тюрьмы на коротком поводке — под подписку о невыезде и обязательство каждые три дня наведываться в полицию, но это вряд ли можно назвать сенсацией. Настоящей сенсацией была бы выдача Станкевича России.
В возможность скорой выдачи Сергея Станкевича верилось с трудом: процедура экстрадиции в любой стране, включая Польшу, столь громоздка, что какого-либо определенного решения на этот счет можно было ожидать не ранее чем через полгода. Зато продлить содержание под стражей ему вполне могли: 13 мая областной суд направил соответствующую просьбу в прокуратуру. Станкевича задержали 18 апреля, и по закону его должны были либо отпустить 17 мая, либо аргументировать продление. Суду дополнительный срок понадобился потому, что запрос об экстрадиции из российской прокуратуры в польское министерство юстиции поступил только 8 мая, и после того как он прошел все инстанции — из министерства к генпрокурору, от него к областному прокурору и следователю-исполнителю, и только оттуда в суд, судьям осталось меньше недели на то, чтобы изучить дело и что-то решить.
Заметим, что запрос российской стороны об экстрадиции Станкевича поступил в Польшу именно после его задержания — а между тем мог бы поступить и до задержания, точнее, за год до этого момента: поскольку у российской прокуратуры были основания объявить Станкевича в розыск, она могла сразу сообщить эти основания Интерполу в виде превентивного запроса на экстрадицию. Однако это не было сделано вплоть до задержания Станкевича в Варшаве: очевидно, российские следователи не очень-то и надеялись получить когда бы то ни было объект следствия и относились к делу без энтузиазма. Впрочем, не заметно, чтобы энтузиазма сильно прибавилось — первый запрос российской прокуратуры о выдаче Станкевича поступил в польское министерство юстиции с нарушениями в оформлении: в российской прокуратуре забыли поставить печать. Поэтому первые три тюремных недели Станкевича польские прокуроры многозначительно молчали: не потому, что знали больше других, а потому, наоборот, что вовсе ничего не знали и просто ждали запроса из России.
Для польских юристов дело Станкевича вообще с самого начала представлялось вполне рутинным и неспешным: в Польше одновременно разыскиваются около 4 тысяч иностранцев, почти половина из которых — российские граждане; только в 1996 году экстрадиции из Польши подверглись около 60 иностранцев, из них 36 россиян. И каждое такое дело проходит громоздкую, но необходимую процедуру: сначала областной суд первой инстанции, затем апелляционный суд (туда обязательно подаст если не Станкевич, то прокурор), затем верховный суд, оттуда дело попадает в Европейскую комиссию по правам человека в качестве первой инстанции Международного трибунала в Страсбурге. И только потом — к министру юстиции Польши, который, между прочим, невзирая на решения всех перечисленных инстанций, может вынести прямо противоположный им всем вердикт. Имеет право.
То, что дела об экстрадиции могут длиться даже не месяцы, а годы, наглядно иллюстрирует известная в Польше история супругов Мендугечи-Йинге. Этих китайских граждан монгольского происхождения задержали в Польше в середине 1995 года, и за прошедшие с этого момента полтора года дело прошло только апелляционный суд. Китайские власти обвиняют монголов в незаконном присвоении заработанных на финансовой пирамиде $2 млн. Их состояние, включая личный самолет, оценивают также в $2 млн. Станкевича, как известно, преследуют за $10 тыс. Что касается оставленного на Родине имущества, то он получает от сдачи московской квартиры жены около $3 тыс. после отчисления налогов, а в Варшаве снимает квартиру площадью 80 кв. м за $1200. Так что суть обоих дел примерно одинакова — финансовые преступления.
А так долго дело Мендугечи-Йинге рассматривается потому, что супруги на первом же допросе заявили: в Китае их заставляли работать на тайную полицию, а именно следить и сообщать об оппозиционных умонастроениях в среде монгольской диаспоры. Сами же супруги Мендугечи-Йинге были и остаются диссидентами — за что будто бы их и преследуют. Проверка этого заявления и заняла почти полтора года.
Монголо-китайцы упирают на политическую подоплеку обвинений, апеллирует к политике и Станкевич. Еще в прошлом году в своем письме к адвокату Дмитрию Штейнбергу, текстом которого располагает Ъ, он писал, что считает обвинения в свой адрес "результатом сознательной кампании, направленной на политическую и общественную дискредитацию, а также на достижение ряда других целей, не имеющих ничего общего с правосудием", а в обращении в российское правительство выдвигал предположение, что в какой-то момент он начал "мешать как чересчур самостоятельный политический советник, не сумевший вовремя стать 'своим в доску'".
За год с лишним с момента отъезда из России Сергей Станкевич побывал во многих странах. Разумеется, везде предъявлял паспорт, покупал билеты, заполнял различные анкеты. И его никто не задерживал, да и сотрудники польского отделения Интерпола заявили, что в течение полугода до ареста они только следили за Станкевичем, не предпринимая попыток его задержать. Что говорит по меньшей мере о том, что объявление его в розыск российской прокуратурой за рубежом никто долго всерьез не принимал.
Но даже и без учета всех этих факторов польским властям принимать какое-либо конкретное решение сейчас не с руки. С одной стороны, польские власти, включая президента Александра Квасьневского, постоянно атакуют местные правозащитники. Прокуратура даже была вынуждена нарушить строгие правила содержания в тюрьме и пустила в камеру к Станкевичу целую делегацию Общества памяти жертв Катыни: Станкевич пишет книгу об истории расстрела в марте — апреле 1940 года 20 тысяч польских офицеров под Катынью. Кроме того, как сообщил Ъ адвокат Штейнберг, письма Квасьневскому отправили депутаты Госдумы Константин Боровой, Станислав Говорухин (Станкевич был консультантом режиссера во время съемок фильма "Россия, которую мы потеряли"), совместное обращение обсуждают лидер Движения демократических реформ, бывший мэр Москвы Гавриил Попов, Александр Яковлев, экс-мэр Петербурга Анатолий Собчак, депутат Галина Старовойтова, о намерении вмешаться в дело Станкевича заявил Михаил Горбачев и т. д.
С другой стороны, прямой отказ российским властям означал бы, что Польше впредь можно не рассчитывать на получение из России своих преступников.
Так что со всех точек зрения польским властям выгодно затянуть разбирательство и ожидать абсолютно неопровержимых доказательств вины или, наоборот, невиновности Станкевича. В ожидании этих доказательств польские следственные органы сами не сидят без дела и изучают жизнь Станкевича доступными средствами. Кое-что им удалось наскрести — хотя к предполагаемым финансовым преступлениям это никакого отношения не имеет. Например, Кучинский заявил Ъ, что Станкевич "на настоящий момент не располагает документом, позволяющим ему на законном основании находиться в Польше". Оказалось, что в российском дипломатическом паспорте Станкевича "есть ошибочная информация, касающаяся его хозяина". То есть, попросту говоря, поляки подозревают, что паспорт поддельный. И проверяют эту версию, как сообщил Кучинский, вместе с российской прокуратурой.
Следовательно, Станкевича можно было бы выдворить из страны как незаконного иммигранта. Однако представители польской прокуратуры и на этот счет "успокоили" Ъ: "В запрашивающую страну находящихся в экстрадиционном процессе не выпускают в связи с другим делом".
Польская прокуратура официально подтвердила и описанный в польской и российской прессе факт: примерно за два месяца до задержания Станкевич дал в "Газету выборчу" и "Жиче Варшавы" объявления о пропаже своего общегражданского загранпаспорта. Таким простым образом все связанные с международным розыском Станкевича аргументы российских прокуроров перестали что-либо стоить: скрывающийся преступник объявлений в прессу об утере паспорта давать не будет.
Подобными соображениями наверняка руководствовался польский прокурор Стефан Шустакевич, когда решил освободить Станкевича. Но главным, видимо, было другое. Как заявил Ъ Ришард Кучинский, не продлевать срок задержания позволили "поведение Станкевича в тюрьме, его личные качества и культурный уровень", а также то, что Станкевич добровольно принял на себя целый ряд обязательств: не выезжать за пределы Польши, каждые три дня отмечаться в полицейском комиссариате, категорически отказываться от встреч с журналистами (если журналисты будут настаивать — сменить место жительства), обо всех новых контактах информировать прокуратуру.
Но даже столь жесткие условия не ограничивают предпринимательских свобод Станкевича. Продолжить поставки продовольствия в Россию они ему, например, не запрещают.
АНТОН А. АНТОНОВ-ОВСЕЕНКО,
АННА ЖЕБРОВСКА