Содержательная абстракция

"Среди художников распространено представление, будто не важно, что ты пишешь, если это написано хорошо. Это и есть сущность академизма. Хорошей живописи ни о чем не существует. Мы утверждаем, что содержание — это самое главное. Но в содержании существенно только то, что относится к трагическому и вечному". Легко представить себе такую статью во славу идейности и против формализма опубликованной в сталинской "Правде" и подписанной группой художников-соцреалистов, создателей многофигурных полотен про вождей Октября или трудовые свершения первых пятилеток. Однако внимательного читателя должны смутить слова о "трагическом и вечном", выпадающие из лексикона советской эстетики. На самом деле текст появился в июне 1943 года в The New York Times и был подписан именами Адольфа Готлиба и Марка Ротко, будущих классиков американского абстрактного экспрессионизма. Но никто не сомневается, что написал манифест один Марк Ротко, склонный к теоретизированию и — до того, как к ужасу своей семьи занялся живописью,— изучавший философию в Йельском университете.

У Марка Ротко было много общего с советскими коллегами по цеху. Речь, разумеется, не о происхождении: Маркуса Ротковича, родившегося в Двинске (теперь это латвийский Даугавпилс) в 1903 году и увезенного родителями в США в возрасте десяти лет подальше от еврейских погромов и других прелестей черты оседлости, у нас почему-то любят относить к русской школе. Особенно с тех пор, как три года назад он попал в десятку самых дорогих художников мира. Речь о том, что Маркус Роткович (Марком Ротко он стал лишь в 1940-м) был убежденным сторонником идейности в искусстве, беспартийным коммунистом, антифашистом и активным участником различных левацких художественных союзов, как, впрочем, и большинство нью-йоркских авангардистов в 1930-е. Только пакт Молотова-Риббентропа избавил его от иллюзий насчет Советского Союза и заставил выйти из прокоммунистических организаций. Но какими бы идеями он ни увлекался — Марксом, Фрейдом, Юнгом или Ницше,— он всегда был против бессмысленного и декоративного, буржуазного искусства. Таковым советские коллеги считали абстракцию — и Марка Ротко как ее типичного представителя. Сам же Марк Ротко, создатель едва ли не самых неизобразительных картин во всей нью-йоркской школе, категорически отвергал титул абстракциониста. И верил, что его живопись — это и есть высшая форма реализма, выражающая одними красками состояние человека и мира после всемирной катастрофы, какой была вся история XX века.

Небольшую ретроспективу Марка Ротко из собрания Вашингтонской национальной галереи показывали в Эрмитаже шесть лет назад. На ней в равной пропорции были представлены и экспрессионистские городские сценки в духе "социального реализма" 1930-х, и сюрреалистические композиции с мифологическими подтекстами первой половины 1940-х, и "мультиформы" — аранжировки из цветовых пятен, появившиеся в конце 1940-х. И, наконец, несколько картин позднего, "классического" Марка Ротко: с плоскостями интенсивного вибрирующего цвета, расположенными одна над другой и словно бы парящими в воздухе перед холстом.

Выставка в "Гараже", еще более скромная в количественном отношении (это всего 13 работ), целиком состоит из живописи "классического" периода, 1949-1969 годов, последних двадцати лет жизни художника. Теперь эта "золотая дюжина" картин принадлежат сохраняющему инкогнито (молва упорно называет владельцем собрания Романа Абрамовича) частному коллекционеру, который купил их прошлым летом у попавшего в затруднительное положение нью-йоркского финансиста Эзры Меркина, как-то связанного с делом Бернарда Мэдоффа. По слухам, за $310 млн. Но кто бы ни бы хозяином коллекции — уровень ее выше всех похвал. Здесь и знаменитый "N 12" с огненными желтым, красным и оранжевым. И картины, послужившие эскизами для главных монументальных ансамблей художника: фресок ресторана Four Seasons в нью-йоркском небоскребе Seagram и полотен "капеллы Ротко" в Хьюстоне.

Говорят, понять "трагическое и вечное" искусство Марка Ротко невозможно, пока не окажешься в его хьюстонской капелле, выстроенной по заказу легендарных коллекционеров Жана и Доминик де Менил. В этом восьмигранном храме Великого Ничто, где свершается мистерия цвета и зловещий черный неожиданно оказывается светоносным. Сам Марк Ротко так и не увидел свой opus magnum завершенным: он покончил с собой за год до открытия капеллы. Слился со слепящей экзистенциальной тьмой, не отделяя искусство от жизни, как истинный реалист.

Центр современной культуры "Гараж", с 23 апреля до 14 августа